Очерки истории Франции XX–XXI веков. Статьи Н. Н. Наумовой и ее учеников

Так или иначе, Вильсон убедил правящие круги США, что им следует взять на себя роль международного арбитра и ответственность за установление мира в Европе. Подготовка переговоров легла на плечи полковника Хауза, которого, как иронично заметил Пуанкаре, в январе 1915 года послал в Европу «питающий особое пристрастие к специальным миссиям»[1078]президент Вильсон. Однако желаемого Америкой прекращения войны дипломатическим путем достигнуть так и не удалось. Западные столицы восприняли инициативу Вильсона весьма сдержанно. 30 декабря 1916 г. правительства десяти стран Антанты заявили в коллективной ноте президенту Вильсону о «невозможности достижения мира, способного без репараций, реституций и гарантий примирить их с Центральными державами, ответственными за начало войны»[1079]. Тем не менее, они привели список своих интересов: «восстановление [суверенитета – авт.] Бельгии, возврат Эльзас-Лотарингии, компенсация за разрушение захваченных земель, освобождение итальянцев, румын, чехов и словаков от иностранного господства, изгнание Оттоманской империи из Европы и т. д.»[1080]– таким образом, взаимные притязания Антанты и Центральных держав очевидно оказались несовместимыми[1081].

Процесс разложение «священного единения»[1082], обозначившийся уже в 1916 году свидетельствовал о начале противоборства во Франции пацифистов и сторонников продолжения войны до победного конца. Цензура тщательно отсматривала и не допускала к печати статьи пораженческого характера, которые иногда встречались в газетах левых взглядов[1083]. Издания уже упомянутой «большой четверки», близкие к правительственному курсу, обличали любые попытки заключения мира как «стремление лишить Францию её победы». Особую популярность в них приобрели заявления бывшего президента США Т. Рузвельта, выступавшего с 1915 года за высадку американских войск на европейском континенте: «Теодор Рузвельт, отвечая журналисту в Вашингтоне, заявил, что решительно осуждает движения в поддержку мира в США. Он просит, чтобы все страны сделали все возможное, чтобы предотвратить кровавое уничтожение Бельгии [т. е. вести активную войну – авт.]. Тот факт, что США не протестовали против нарушения независимости Бельгии расценивается Теодором Рузвельтом как «низкий отказ от исполнения национального долга»[1084], – отмечала в апреле 1915 г. газета «Тан».

Французская пресса внимательно следила за миротворческой деятельностью Вильсона, который с конца 1916 года разрабатывал различные варианты заключения мира. Активно обсуждалось и цитировалось послание Вильсона Конгрессу от 22 января 1917 «Мирное соглашение и американские принципы». Большинство положений этой программы Вильсон включит через год в свои «Четырнадцать пунктов»[1085]. Главный редактор «Фигаро», близкий к президенту Пуанкаре А. Капю скептически отнесся к посланию 22 января, назвав его «прекрасной мечтой о мире и счастье человечества, идеалистическим проектом, величие которого мы не умаляем. Но этот документ, предлагающий разрешить все проблемы, которые до сих пор мучили человечество, не опирается ни на государственные интересы, ни на конфликты, ни на различия форм правления, ни на причины войны и даже на цену принесенных жертв. Нам лишь предлагается всё закончить в наиболее короткие сроки при поддержке США и других нейтральных стран. Как? Это остается неясным … Возможно, нам не стоит понимать это пацифистское обращение столь буквально. В действительности же, в речи Вильсона пугает колоссальная дистанция между мечтой и реальностью»[1086]. Клемансо также настороженно отнесся к инициативе Вильсона. В «Ом аншене» он писал: «Наши “цели войны’’, дорогой господин Вильсон, – это оставаться французским народом, во имя чего мы уже пролили реки крови… Было бы неуважением к себе ставить в один ряд свои требования с требованиями бошей [немцев – авт.], желающих продолжать убийства в Европе»[1087].

Во французской прессе каждую неделю публиковалась хроника дипломатических шагов Соединенных Штатов. Особо радостно был встречен разрыв дипломатических отношений США с Германией в связи с тотальной подводной войной 3 февраля 1917 года[1088]. По мнению редакции «Фигаро», «разрыв дипломатических отношений – это еще не война. Это очевидно. У Германии теперь два варианта: пересмотр своего меморандума [о тотальной подводной войне от 31 января 1917 г. – авт.] или война… Подобный шаг Америки – это рука на наполовину обнаженной шпаге. Это рука Европы, стремящейся быть свободной, в руке Америки, которая желает оставаться свободной. Рука, протянутая против всех тираний через весь океан. Больше не существует никакого океана!»[1089].