Очерки истории культуры Средневекового Ирана

Текстологические исследования показывают, что обычно наиболее близко к оригиналу воспроизводились сочинения по алгебре и геометрии, астрономии и химии, медицине и минералогии и т. п., т. е. то, что мы сейчас бы назвали точными и естественными науками, а также труды по различным вопросам богословия. Последние проверялись знатоками-богословами, которые в случае необходимости ставили на них помету, подтверждавшую их соответствие оригиналу и разрешавшую ими пользоваться (иджаза)[61].

Иначе обстоит дело с текстами других жанров персидской рукописной книжности — поэзией[62], "художественной" прозой, историей, космографией, агио- и биографией и т. п. Когда известный современный иранский ученый Муджтаба Минуви пишет: "...иранские переписчики (за исключением ничтожного числа) имеют обыкновение, когда снимают копию с какой-либо книги, писать все, что заблагорассудится их каламу. Впоследствии' они уже не сверяют написанное с оригиналом, который копировали, и оставляют неисправленными ошибки, возникшие в процессе переписки" [99, с. 5], — этот упрек в адрес писцов в одно и то же время справедлив и несправедлив. Он справедлив с позиций современного отношения к письменному наследию и требований к человеку наших дней, справедлив также в отношении небрежных, невнимательных и малограмотных средневековых переписчиков[63].

Но справедлив ли будет такой подход к средневековому переписчику или грамотному человеку вообще (рукописи переписывались не только профессионалами)? Можно ли к нему подходить с нашими мерками: ведь мы практически весьма слабо и туманно представляем себе тот комплекс оценок, которыми он руководствовался в своей повседневной духовной жизни.

Думается, что все "исправления", искажения и ошибки, которые мы встречаем в рукописных текстах, можно было бы свести в принципе к двум группам. Первая — ошибки и описки, связанные с технической стороной работы и совершенные случайно: по недосмотру, при переписке на слух, под диктовку[64]], по небрежности или непониманию текста и т. д. К другой группе относятся "исправления", внесенные в текст сознательно, они по сути своей носят уже редакционный характер (мы не касаемся в данном случае преднамеренных идеологических подновлений). Действительно, как бы ни был добросовестен переписчик, как бы ни был он грамотен и образован, он, копируя сочинение, написанное за сто, двести, а то и более лет до него, не мог — чисто психологически — не вносить в текст отдельных изменений. В известной степени этого от него требовали как представления и критерии его эпохи и среды, так и такая всеобъемлющая система, как родной язык. Осовременивая своими "исправлениями" язык памятника, упрощая синтаксис и обороты, вводя пояснительные бейты к тексту, переписчик отнюдь не считал, что он искажает текст автора, наоборот, он полагал, что приближает его к своим современникам, облегчая им его восприятие [128, с. 160-161]. Известно, что на мусульманском Востоке понятие авторского права было весьма и весьма туманным. Подобной практике способствовала и сама литература, в которой благодаря широко используемым методам заимствования, подражания и ответа-назире стиралась разница между прошлым и настоящим.

Неудивительно, что недоброкачественные списки, вышедшие из-под калама писца, вызывали как нарекания заказчиков, так и недовольство авторов. Весьма колоритный рассказ приводит Алишер Навои (1441-1501) в Маджалис ан-нафа'ис ("Собрание утонченных") о случае с известным гератским мастером нанесения золотого крапа в рукописи Абд ас-Самадом Маш-хади[65]], который время от времени выступал в качестве переписчика. Однажды Алишер Навои поручил ему переписать Диван Абд ар-Рахмана Джами. Когда каллйграф закончил свою работу, Навои передал список автору, с тем чтобы тот проверил текст. Спустя несколько дней Джами сказал Навои: "Писец так переписал книгу, что похоже, он обязался не написать ни единой строки без ошибки". В свою очередь, Навои попросил Джами собственноручно выправить копию. Джами выразил согласие и, внеся необходимые исправления, написал поверх списка своей рукой следующее кит'а:

Каллиграф, как ланиты красавиц, украсил слова мои прекрасным почерком.
Но вот [беда] — повсюду в них из-за ошибок переписки то что-либо добавлено, то [чего-то] недостает.
Внес я в них; направления своей рукой, хотя и не получилось так [красиво], как мне бы хотелось.
Я выправил все, что он сотворил с моими стихами своим письмом [17, 2, с. 402].