Очерки истории культуры Средневекового Ирана

Афористичность поэтического высказывания отличает главным образом второй, заключительный бейт рубай. В ряде случаев он без труда вычленим из четверостишия, являя полную способность к самостоятельному существованию. Четверостишия изобилуют такого рода литературными пословицами:

Пока жив, не пугай себя мыслью о смерти,
Отведи смерти миг, а весь век беспечально живи.

(К., с. 893)

В чаше жизни мирской перемешаны сладость и горечь —
Так одно с губ любимой испей, а другое — с губ чаши вина.

(К., с. 909)

О, хотя б нам страданье отмерялось длиной нашей жизни
Или жизнь отмерялась по тяжести ноши страданья!

(К., с. 942)

Вставай и путем предначертанным свыше пройди свою жизнь,
Как и те, что прошли его прежде тебя.

(К., с. 920)

Не тянись головой к небесам, как огонь под порывами ветра,
Лучше ты затаись, как вода под землей.

(К., с. 919)

Многие из них, следуя стилистическим конструкциям народных пословиц, императивны: советы и поучения прямо обращены к читателю. Сами императивы вынесены в концы строк и в редиф — повтор, завершающий каждую строку, что сообщает рубай особую экспрессию:

Чудачествам судьбы конца нет и предела,
В теченье времени нет никакого распорядка,
Не взваливай на плечи эту ношу горя —
Ведь вся земная жизнь того не стоит.

(К., с. 830)

Эту императивность поэт нередко обращает на самого себя, с формулой "о сердце!" (эй дил или дила), как бы отождествляя себя с читателем. Тогда четверостишие звучит своеобразным самоуговором, заклинанием или принимаемым обетом:

О сердце, не ищи ты утешителя в миру людском,
Само себя утешь в своей душевной боли.
Все муки в одиночестве само перестрадай —
Ведь утешитель твой сам страстно жаждет утешенья!

(К., с. 895)

Клянусь, не буду помышлять о суете мирской,
Ни радости ее, ни горе не допущу до сердца.
Пусть мне короной голову украсят — не возгоржусь,
Пусть вновь лишат последней шапки — не поморщусь.

(К., с. 881)

Как и всякие афоризмы, эти авторские литературные пословицы так или иначе воплощают жизненные и нравственные идеалы эпохи, вскрывают существовавшие связи между человеком и его временем. Именно поэтому социальная роль этих литературных афоризмов представляется особенно значимой. Может быть, именно эта часть персидской поэзии — так сказать, "обобществленная лирика" — и была прежде всего пищей для духа и ума в средневековом обществе.

Иранское средневековье отмечено высокой и утонченной культурой слова, можно говорить о своего рода культивируемом искусстве высокоорганизованного речения. Известно, что заучивание наизусть большого количества стихов и уместное цитирование их в живой речи и в письмах почиталось непременным признаком должной образованности. Характерной чертой средневековой стилистики было обильное уснащение сочинений — не только художественных, но и исторических, политических, богословских, мемуарных, дидактических, даже государственных и дипломатических документов — стихотворными вставками, притчами, афоризмами для иллюстрации и аргументации того или иного положения. Для средневековой персидской стилистики характерно активное обращение к богатому арсеналу афористических формул, метких присловий, образных сентенций.

Чрезвычайно значимой была при этом роль средневекового поэта. И не только в обогащении речевой культуры народа и его литературного языка. Придавая художественно отточенную, крылатую форму мыслям и суждениям своих современников, формулируя некие правила жизни, поэт выступал в известной степени и их творцом, т. е. социально активной личностью, имеющей влияние на формирование общественного мнения и создание системы нравственных ценностей.