Очерки истории Левобережной Украины (с древнейших времен до второй половины XIV века)

Здесь, на юге, хозяйственный переворот заключался не только в переходе от подсечной формы земледелия к пашенной, но и в усилении применения рабочего скота к обработке земли. Остеологический материал городищ роменского типа свидетельствует о том, что скот применялся в VI–VIII вв. как рабочая сила в значительно меньших размерах, нежели в IX–X вв. и позднее. Костей животных много, но это остатки животных, служивших для пищи, а не для использования их как рабочей силы. Это главным образом кости быков, коров, овец, свиней, лошадиных костей немного.[366] Ибн-Росте (Ибн-Даста) пишет: «Рабочего скота у них мало, а верховых лошадей имеет только один упомянутый человек…» (речь идет о князе. В. М.). У него же мы встречаем указание на отсутствие пашен у славян; в то же самое время он пишет, что славяне «более всего сеют просо».[367] Эти указания Ибн-Росте скорей всего относятся именно к славянам пристепной полосы, которые были даже просто географически ближе к нему и лучше знакомы через посредничество хазар. Просо, зерна которого обнаружены в первую очередь во всех древнейших городищах данного района VII–X вв., — типичный продукт степи и лесостепной полосы. Свидетельство Ибн-Росте о недостатке рабочего скота и лошадей у славян подтверждается археологическими данными. Лошадь в тот период времени, да и позднее, была не столько рабочим скотом и не столько принадлежностью дружинника, сколько животным, дающим мясо, шкуры и молоко. Принадлежностью воина она уже была и в то время, но эта роль закрепилась за ней позднее, в эпоху становления феодального общества IX–X вв. Даже в остеологических материалах IX–X вв. находили кости съеденных лошадей. Об этом же говорят и письменные источники: стоит только привести характеристику летописцем Святослава и описание его зимовки в Белобережье.

В IX–X вв. роль лошади меняется. Сперва наряду с волом, а затем вытесняя его, в лесостепной полосе лошадь превращается в рабочий скот. Этот процесс, вместе с параллельно идущим процессом улучшения и усовершенствования сельскохозяйственных орудий (рала), приводит к тому, что коллективные формы труда становятся ненужными. Появляется парцелла — малая семья, самостоятельно ведущая свое хозяйство. Возникает поземельная община. Интенсивное развитие в определенных районах феодальной монополии на охоту, рыбную ловлю и известное оскудение животного мира также в свою очередь способствуют усилению роли земледелия в хозяйственной жизни населения. Лес, вернее, лесные промысла: «бортные ухожаи», «бобровые гоны», «ловища» и т. д., становится собственностью феодала, и везде, где угодно, беспрепятственно жечь его уже нельзя.[368]

Иной характер носило земледелие в собственно степной полосе. Вопрос этот очень труден, и вряд ли возможно, при уровне наших знаний, разрешить его положительно в ту или иную сторону. Присоединяемся к мнению Б. Д. Грекова о глубокой древности существования перелога, а позднее и пашни, в степи, но в то же время считаем, что провести единую линию развития от скифского плуга к плугу Киевской Руси XI–XII вв. вряд ли возможно. Скифский плуг бытовал в районе Причерноморья у местного скифского земледельческого населения (калипидов, алазонов, скифов-пахарей) в областях, лежащих вблизи причерноморских городов. Недаром изображение плуга сохранили монеты Ольвии, но насколько далеко на север он распространялся — мы не знаем. Скифское общество не было чем-то единым. Когда на юге, у берегов Черного моря, оседлое земледельческое варваро-эллинское (скифо-греческое) общество знало уже пашенное земледелие и рабовладельческий строй, кочевая степь переживала еще стадию разложения патриархально-родовых отношений, а пристепная и лесная полосы — не вышли за пределы патриархального быта. Вполне естественно, что и хозяйство, а в частности земледелие, скифского общества было так же пестро, как и социальная его структура.

На севере перелог был не особой системой земледелия, а переходным этапом к пашенному земледелию, тогда как, по замечанию Б. Д. Грекова, «степь начинает с подлинного перелога и идет к тому же полевому пашенному земледелию».[369] На севере развивается соха, разрыхляющая почву, выжженную из-под леса, на юге, в пристепной и степной полосах, мотыга эволюционирует в рало, а последнее — в плуг; тягловой силой на севере явилась лошадь, на юге — лошадь и вол.[370] Конечно, рало проникает и на север, о чем свидетельствует приведенный выше факт уплаты вятичами хазарам дани от «рала». Пашенное земледелие в отдельных районах севера, в лесной полосе, могло возникнуть и несколько ранее. Не исключена возможность бытования подсеки в IX–XI вв. где-либо в районе лесостепи, особенно в той части, где лесные массивы полосами располагались по течению рек, тогда как вокруг расстилалась степь, как это имело место, по-видимому (судя по документам XVI–XVII вв.), в Полтавщине и близ Воронежа.