Очерки истории Ливонской войны. От Нарвы до Феллина. 1558—1561 гг.

И наконец, требование третье, которое и сыграет спустя четыре года роковую роль. Москва затребовала от дерптского епископа так называемую «юрьевскую дань». Происхождение этой дани и по сей день остается предметом научных дискуссий[71], но на переговорах 1554 г. неожиданно для ливонцев выяснилось, что московиты считают ее выплату давней обязанностью «вифлянских немцев». Более того, окольничий А. Адашев и дьяк Посольского приказа И. Висковатый, представлявшие интересы русского царя на переговорах, не только затребовали выплаты дани, но и заявили о необходимости выплатить недоимки, накопившиеся за минувшие десятилетия. Когда ливонские послы услышали об этом, у них, по словам ливонского же хрониста Ф. Ниенштедта (который, кстати, участвовал в подготовке поездки этого посольства в Москву), «чуть глаза изо лба не выскочили и они решительно не знали, как тут быть: условливаться и сговариваться о дани они не имели никакого наказа и не смели также просить о сбавке»[72]. Да и как тут просить о сбавке, не говоря уже об отказе платить вовсе, если Адашев и Висковатый более чем прозрачно намекнули, что, ежели договориться о выплатах не получится, их государь сам придет и возьмет то, что причитается ему по праву и «по старине».

Деваться было некуда, и послам пришлось согласиться с требованием настырных московитских дипломатов, хорошо подготовившихся к переговорам (в отличие от ливонцев). В текст договоров, заключенных между ливонцами и наместниками Новгорода и Пскова, были внесены ставшие затем роковыми положения об обязательствах Ливонии выплачивать Ивану IV «дань свою Юрьевскую, и старые залоги со всее Юрьевские (Дерптское епископство. – В. П.) со всякие головы по гривне по немецкой», и, собрав требуемую дань «как изстари бывало», прислать по истечении трехлетнего срока[73].

В тексте договоров, подписанных в июне 1554 г., были и другие статьи, касавшиеся и свободы торговли, и обязательства ливонских ландсгерров «не приставати никакими делы» к Польше или Великому княжеству Литовскому. Но именно вопрос о «юрьевской» дани стал тем камнем преткновения, из-за которого в конечном итоге все и началось. Три года, отведенные Адашевым и Висковатым для «исправленья» ливонцев, истекли в 1557 г., и под конец года в Москву прибыло новое ливонское посольство, желавшее продлить перемирие на очередной срок.

Эти переговоры проходили в весьма напряженной обстановке. Накануне прибытия ливонской делегации в Москве решили, чтобы партнеры по переговорам были более сговорчивыми, провести внушительную военную демонстрацию на границах Ливонской конфедерации. Заодно была заготовлена и «разметная» грамота, в которой, среди прочих причин, вызвавших войну, снова звучал мотив «неисправленья» «германов» в торговых вопросах и вопросах свободного пропуска в Московию военных и мастеровых людей. Кстати, о мастерах – любопытное указание содержится в наказе Ивана новгородским дьякам, датированном февралем 1556 г., то есть временем Русско-шведской войны, – какие специалисты требовались в первую очередь. Царь требовал от дьяков, чтобы те сыскивали у детей боярских, возвращающихся с фронта, «немецких полоняников», которые «умеют делати руду серебряную, и серебряное дело, и золотное, и медяное, и оловянное и всякое», велев тем детям боярским ехать с этими полоняниками на Москву, где их, детей боярских, за таких специалистов, если они «годны будут к нашему делу», пожалуют «нашим государским жалованьем»[74].

В ходе самих переговоров Иван демонстративно поигрывал «мышцей бранной» и, надо полагать, вряд ли случайно некий англичанин оказался на ежегодном смотре московской артиллерии и стрельцов. Правда, ливонские послы на самом смотре не присутствовали, но были осведомлены о нем. Как писал член посольства Т. Хернер, расставшись с Адашевым и Висковатым, он и другие члены посольства, возвращаясь на выделенное им московское подворье, обратили внимание, что «перед царским дворцом сидело на конях множество военачальников Г. Вел. Князя. Вслед за нами отправился в поле на коне Вел. Князь, сопровождаемый огромной толпой стрельцов; наш же пристав не позволил нам смотреть на Вел. Князя и его толпу, но понуждал (нас) ехать прямо на подворье. После сего через час времени Вел. Князь приказал открыть пальбу из больших и малых орудий, которая продолжалась целый день»[75].