Очерки истории Ливонской войны. От Нарвы до Феллина. 1558–1561 гг.

Медленный ход событий вокруг Ливонии в начале 50-х гг. XVI в. начал постепенно ускоряться и в конечном итоге привел к сходу лавины, которая погребла под собой Ливонскую конфедерацию и повлекла самые серьезные перемены в политическом ландшафте Восточной Европы. Как уже было отмечено выше, ситуация к середине XVI столетия в регионе сложилась таким образом, что любая попытка изменить сложившийся к этому времени баланс сил вызвала бы обрушение ставшей неустойчивой политической конструкции. Но и пускать на самотек события означало, что тот из участников будущего конфликта, кто окажется чрезмерно осторожным и нерешительным, рисковал остаться ни с чем, опоздав к разделу наследства. Вопрос был только в том, кто и когда сделает первый шаг. Традиционно считается, что таким «пионером» стал Иван Грозный, отправивший зимой 1558 г. свои рати разорять Восточную Ливонию.

Осмелимся, однако, предположить, что Москва была менее других заинтересована в том, чтобы первой начать делить ливонское наследство. Анализируя русскую политику относительно Ливонии со времен Ивана III, поневоле приходишь к выводу, что для Москвы Ливония, слабая и раздробленная, неспособная сплотиться внутри и выступить как единая сила, была нужна в роли буфера и своего рода канала, посредством которого русские могли бы осуществлять политические и экономические связи с Западом — в особенности если Ливония занимала бы по отношению к России если не дружественную, то хотя бы благожелательную позицию, гарантируя московским купцам и дипломатам «путь чист» в обе стороны и бесперебойное поступление в «варварскую» Московию стратегически важных товаров и сырья. Одним словом, для Москвы иметь у себя под боком слабую, разрываемую внутренними противоречиями, но формально независимую Ливонию было не в пример выгоднее. И еще раз подчеркнем, что во 2-й половине 50-х гг. XVI в. основной внешнеполитический интерес Москвы лежал в ином направлении, в южном и юго-восточном, и лишняя война Ивану IV была не нужна (если для реализации своего крымского замысла царь был готов замириться с Литвой — старым стратегическим противником, то что тогда говорить о какой-то там Ливонии?).

Свой интерес, и немалый, был у шведского короля Густава I Васы, остро нуждавшегося в деньгах и людях для очередного раунда противостояния с датчанами (а в том, что он состоится, Густав не сомневался). Две идеи прочно засели в сознании шведского короля — одна из них заключалась в установлении блокады Русского государства, а вторая — в замыкании торговли с Россией на Швеции. И чтобы достичь этих целей, контроль за выходом из Финского залива для Стокгольма представлялся весьма желательным. Но, потерпев неудачу в попытке сколотить антирусскую коалицию, а затем столь же неудачно повоевав с Иваном Грозным, Густав на время отказался от своих планов.

Не был заинтересован в нарушении status quo и престарелый король Дании Кристиан III, чего не скажешь о короле Польши и великом князе Литовском Сигизмунде II Августе. Интерес Ягеллонов к ливонскому вопросу имел давнюю предысторию. Еще в 1526 г. герцог Прусский Альбрехт Гогенцоллерн, только что «приватизировавший» владения Тевтонского ордена в Пруссии и принесший вассальную присягу польскому королю, предложил своему сеньору, великому князю Литовскому и королю Польскому Сигизмунду I (отцу Сигизмунда II) поделить Ливонию между Москвой и Краковом[62]. Как отмечал белорусский исследователь О. Дзярнович, в последующую четверть века Альбрехт постоянно поднимал этот вопрос в переписке с Ягеллонами — и с отцом, и с сыном[63]. Характеризуя личность последнего, русский историк Г.В. Форстен писал, что «при всей своей женственности, при свойственной ему лени и умственной неповоротливости он нередко был способен на весьма удачную дипломатическую уловку, составлял любопытные проекты, проявлял и лукавство, и жестокость…»[64]. Идея Альбрехта пришлась ему по душе, и осенью 1552 г. Сигизмунд II и Альбрехт тайно встретились сперва в Крупишках, а затем в Брайтенштайне и обсудили перспективы «инкорпорации» Ливонии в состав Короны. Рассуждая о московской угрозе захвата Ливонии, они договорились, что герцог разработает план этой самой «инкорпорации» по образцу и подобию аналогичного прусского акта 1525 г.[65]. Отметим, что московит, коим пугали друг друга конфиденты, в это время все еще осаждал Казань, отразив перед этим вторжение крымского хана Девлет-Гирея, и, вынашивая идею «интеграции» Астраханского ханства, договаривался об этом с ногаями. Зададимся вопросом — до Ливонии ли было Ивану в это время? И не стремился ли Сигизмунд использовать занятость своего заклятого московского друга татарскими делами для того, чтобы по-быстрому провернуть ливонское дело?