Очерки из будущего

Он развернул меня к области, которую астрономы называют беззвездной областью, и показал мне еще одну серию – о! огромную и совершенно необъяснимую серию систем, которые в данный момент казались точь-в-точь похожими на то, что мы наблюдали.

– Но они не одно и то же, – поспешно поправил меня Опекун. – Ты увидишь, что они не одно и то же. На самом деле, я не знаю, для чего они нужны, – сказал он, – если только… иногда я думаю, что они предназначены для того, чтобы мы с тобой могли у них поучиться. Он такой добрый. И я никогда не спрашивал. Я не знаю.

Все это время он искал что-то среди систем и, наконец, нашел. Он указал на это, и я увидел систему, точно такую же, как наша дорогая старая система, и мир, точно такой же, как наш дорогой старый мир. Та же Южная Америка в форме уха, та же Африка в форме бараньей ноги, то же Средиземное море в форме скрипки, тот же ботинок Италии и тот же футбольный мяч Сицилии. Они все были там.

– Теперь, – сказал он, – здесь ты можешь попробовать провести эксперименты. Этот мир только что сделан, к нему никто не прикасался. Только эти здесь не Его дети – это всего лишь существа, как ты знаешь. Они неосознанны, хотя и кажутся таковыми. Ты не причинишь им вреда, что бы ты ни делал, и нет, они не свободны. Попробуй здесь убить собаку и посмотри, что получится.

И действительно, было серое прекрасное утро, был старый араб, храпящий в своей палатке, был красивый юноша, была мертвая собака, все точно так, как это случилось, и была другая собака, рычащая и визжащая. Я просто смахнул её, как часто смахивал зеленую вошь с розового куста; снова воцарилась тишина, и юноша Иосиф повернулся и убежал. Старая туша араба так и не проснулась. Хозяин каравана даже не повернулся в своей постели. Юноша осторожно миновал угол Черил-эль-бара, просто оглянулся, чтобы убедиться, что за ним нет погони, а затем со скоростью антилопы побежал, и бежал, и бежал. Ему не нужно было так быстро бежать. Прошло два часа, прежде чем в лагере мадианитян хоть кто-либо пошевелился. Затем раздался короткий сигнал тревоги. Были найдены мертвые собаки, и раздалось всеобщее восклицание, которое показало, что мадианитяне тех дней были такими же великими фаталистами, как и арабы нынешнего времени. Но никому и в голову не приходило останавливаться на минуту ради одного раба. Ленивый храпун, который прозевал его побег, был хорошенько выпорот за свою лень. И караван двинулся дальше.

А Иосиф? После часовой пробежки он подошел к воде и искупался. Теперь он осмелился открыть свою сумку и съесть кусочек черного хлеба. Он оглядывался по сторонам; он больше не бежал, а шел твердым, уверенным шагом пограничника или искусного охотника. В ту ночь он спал между двумя камнями под теребинтовым деревом, где его не увидел бы даже ястреб. На следующий день он шагал по тропинкам вдоль склона холма, как будто у него были глаза рыси и ноги козла. Ближе к ночи приблизились к лагерю, очевидно, знатного шейха. Здесь нет ничего от убожества этих странствующих торговцев, мадианитских детей пустыни! Все здесь демонстрировало восточную роскошь и определенное достоинство. Но можно было услышать плач, и, подойдя ближе, можно было увидеть, откуда он доносился. Длинная процессия женщин била в ладоши, извлекая самые скорбные аккорды, и пела, или, если угодно, кричала, самым душераздирающим образом. Лия, Валла и Зелфа трижды обошли караван вокруг шатра старого Иакова. Там, как и прежде, занавески были раздвинуты, и я мог видеть старика, скорчившегося на земле, и великолепный плащ, на котором даже большие черные пятна крови не скрывали великолепия разноцветного вязания, висели перед ним на шесте от палатки, как будто он не мог вынести, если его уберут.

Иосиф легко забежал в палатку.

– Отец мой, я здесь!

О, какой крик восторга! Какая хвала Господу! Какие вопросы и какие ответы! Странная процессия женщин услышала крик, и Лия, Зилпа и Билха бросились на шум приветствия. Еще мгновение, и Иуда из своего шатра и Рувим из своего возглавили шеренгу лжебратьев. Иосиф повернулся и сжал руку Иуды. Я услышал, как он прошептал:

– Ни слова. Старик ничего не знает. И он не должен узнать об этом.

Старик послал зарезать откормленного теленка. Они ели, пили и были веселы, и в кои-то веки я почувствовал, что жил не напрасно.

И это чувство длилось долго – да, несколько лет их жизни. Правда, как я уже сказал, это были годы, которые пролетели в мгновение ока. Я смотрел на них и наслаждался ими с тем восхищением, с которым задерживаешься над очаровательной последней страницей романа, где есть все – весна, и солнце, и мед, и счастье. И было приятное ощущение, что это мое достижение. Как умно с моей стороны было отшвырнуть эту собаку! И к тому же она была уродливым созданием! Никто не смог бы полюбить её. Да, хотя все это прошло в мгновение ока, тем не менее, я испытал приятный трепет самодовольства. Но потом все начало темнеть, и кто-то начал задаваться вопросом.