Очерки из истории канонического права XI–XII вв.: Ансельм Луккский, Феодор Вальсамон, Нерсес Лампронский

Главный вывод Е. Н. Трубецкого заключался в том, что способность Папства оказать вооруженное сопротивление авторитету императорской власти, освященной почитанием с Каролингских времен, зиждилась на богословском учении блаженного Августина о Граде Божьем. Именно это учение было в XI столетии воспринято как руководство к действию такими последователями идей блаж. Августина как Петр Дамиани и Гильдебрандт. Спустя два с лишним века то же учение было подвергнуто беспощадной критике и развенчанию итальянскими мыслителями раннего Возрождения Якопоне да Тоди и Данте Алигьери. Как отмечал Е. Н. Трубецкой, «аскетическая реформа церкви неизбежно должна была повлечь за собой увеличение земного могущества церкви в сфере экономической и политической; в этом бы еще не было никакого противоречия, если бы сторонники преобразований умели уловить отличие между порядком сверхчувственным и порядком материальным, между царством не от мира сего, которое берется силой свободного подвига человека, и той чувственной материальной сферой, где властвует естественная необходимость. На самом деле это различие не сознается ясно ни теоретиками-писателями, ни практическими деятелями-иерархами»[9]. Далее философ продолжал свою мысль: «Пользуясь услугами империи против римской знати, опираясь на меч норманнов против той же знати, а при Григории – и против империи, и прибегая к защите герцога Готфрида против норманнов, Папы вынуждены беспрестанно опираться на мирские власти, меняя одну зависимость на другую. Искусно пользуясь соперничеством мирских властителей между собой, апостольский престол может беспрестанно менять своих союзников, а потому не может быть ни порабощен, ни подчинен на долгое время исключительному господству кого-либо из них. Но эта относительная независимость Папства далеко не соответствует тому идеалу церкви, свободной от мира, о котором мечтают сторонники преобразований. Главным препятствием к совершенному и всестороннему осуществлению идеала святительской теократии служат его глубокие внутренние противоречия»[10].

Увы, нам остается только предполагать, вспоминал ли Е. Н. Трубецкой о христианском подвиге Матильды Тосканской, Ансельма Луккского и горстки верных им рыцарей в тот момент, когда он в марте 1920 года находился у последней черты в осажденном большевиками Новороссийске, и когда вместе с ним оказалась у этой черты вся Добровольческая армия, воплощавшая рыцарские устремления русских офицеров и солдат, которые, по выражению И. Ильина, отказались от права на бесчестие? Думал ли он о том, почему сбылись предчувствия В. С. Соловьева, и почему в отличие от Римской Церкви XI в. Православная Российская Церковь XX в. подобно своей матери – великой Церкви Константинопольской – оказалась предана безбожным гонителям?