Очерки из моей жизни. Воспоминания генерал-лейтенанта Генштаба, одного из лидеров Белого движения на Юге России

«Кастовый» характер офицерского корпуса, пополнявшегося в прежнее время из дворянской и чисто военной среды, постепенно изменялся, и к периоду войны с Японией офицерский корпус русской армии уже имел крайне разношерстный характер. Процент разночинцев, из интеллигентов и из низших слоев (как их презрительно называли, «кухаркиных сыновей») стал значительным не только среди младшего офицерства, но и среди старших чинов. Достигающих высоких положений не по родовитости, а за свои личные заслуги было в армии сколько угодно: таких, как генерал Иванов (ставший командующим войсками Киевского военного округа и затем главнокомандующим Юго-Западным фронтом во время мировой войны), генерал Алексеев, генерал Деникин¹⁴⁷, генерал Корнилов¹⁴⁸, было очень и очень много.

Даже в гвардию «демократия» стала проникать довольно свободно. Инородцев, как, впрочем, и прежде, в армии было много; но в период конца XIX столетия, несмотря на официальные препоны, в армию стали проникать в изрядном проценте и худшие из инородцев – евреи. Помимо большого числа попадавших на младшие офицерские должности (конечно, после принятия христианства) всяких Рубинштейнов, Штейнов, Рабиновичей и пр., многие из евреев достигали и высоких должностей. Достаточно указать на Цейля¹⁴⁹, Ханукова¹⁵⁰, Грулева¹⁵¹ (М. Грулев (Генерального штаба), конечно, прежде отрицал свое еврейское происхождение, но ныне издал свои записки, открыв свою национальность: Грулев М. «Записки генерала-еврея». Париж. 1920, склад издания кн. магазин «Москва»), барона Майделя и пр., и пр.

Подобное видоизменение состава корпуса офицеров русской армии, при постепенном изменении жизни государства и проведении системы общей воинской повинности, конечно, было естественно, но нарушало «единство» и «монолитность» офицерства и, повторяю, ослабляло сопротивляемость армии по отношению всяких революционных течений: офицерство в своем составе все больше и больше отражало ту среду, из которой оно выходило.

В течение моей службы в Киевском военном округе, вплоть до первой революции 1905 года, я не знал и никогда не слышал о каких-либо революционных движениях или настроениях в офицерской среде. Было несколько отдельных случаев, когда обнаруживалась причастность отдельных офицеров к революционным кружкам, но, как я уже сказал, офицерство в своей массе было вполне верноподданно и вернопреданно Государю и вполне лояльно. Принято же было считать, что офицеры артиллерии и инженерных войск более либеральны и склонны к саботажу.

В период моей службы в Киевском военном округе (до 1905 г.) я помню только два серьезных случая «революционного движения». Один, если не ошибаюсь, в Полтавской губернии, где на аграрной почве произошло движение среди крестьян ряда селений. Это движение было легко ликвидировано высланным нарядом войск и стражниками. Одной роте пришлось дать залп по толпе, и было убито несколько человек и несколько человек ранено. Стражники же перепороли порядочное число крестьян. Конечно, «расстрел» и порка вызвали возмущение в либеральных кругах. Относительно «расстрела» кричали, что преступно стрелять в беззащитную толпу боевыми патронами, что надо сначала напугать, дав несколько залпов холостыми патронами, и что тогда не придется употреблять в дело и боевые патроны.

Сторонники этого взгляда были и среди военных, и среди многочисленных представителей гражданской администрации. Ярым же его противником был М.И. Драгомиров, указывавший на то, что привлечение войск к подавлению народных волнений должно производиться лишь в крайнем случае, и раз власть переходит в руки военных начальников, то никаких холостых залпов или стрельбы поверх голов быть не может. Должно быть только предупреждение, что если толпа не подчинится распоряжению разойтись, то будет дан залп. Залп же должен быть дан боевыми патронами и с хорошим прицелом.

М.И. Драгомиров доказывал, что, только так поступая, правительство сохранит в своих руках войска, а жертв будет немного. Всякие же холостые залпы, стрельба поверх голов и излишние разговоры будут всегда вести к «братанию войск с толпой», развалу дисциплины в войсках, недоверию толпы, что в нее посмеют стрелять, и, как следствие всего этого, излишние жертвы и возможное торжество революционного движения.

События первой революции подтвердили всю справедливость взглядов и требований М.И. Драгомирова: там, где войсковые начальники не миндальничали и исполняли точно требование «правил подавления восстаний» (призыв войск для подавления народных восстаний), все кончалось благополучно и крови было мало; там же, где этих правил не исполняли, кончалось всегда скандалами и большим числом жертв.

Проверил я правильность этого взгляда и при других условиях, будучи в Шанхае в 1925 году, в период, когда к Шанхаю подошли войска одного из взбунтовавшихся китайских генералов (в январе) и, заняв китайскую часть города, угрожали иностранным концессиям.