Очерки из моей жизни. Воспоминания генерал-лейтенанта Генштаба, одного из лидеров Белого движения на Юге России

К сожалению, в бытность Маврина начальником штаба произошло прискорбное недоразумение, после которого эти собрания стали гораздо реже, и они потеряли прежний интимный характер. Дело в том, что, согласно положению об этих собраниях, которое было утверждено Мавриным еще в бытность его генерал-квартирмейстером, гости в собрание допускались только по рекомендации членов собрания, то есть офицеров Генерального штаба. Кажется, в 1907 году на одном из вечеров появился Фурман. Он был, кажется, присяжным поверенным, еврей, и числился торговым консулом какой-то южноамериканской республики. Фурмана большинство из нас знало по Киеву хорошо. Он был умный жид, с хорошими средствами и держал себя очень тактично. Его принимали во многих киевских домах. У Мавриных он был свой человек в доме.

Как-то раз перед его появлением на нашем вечере у кого-то из наших офицеров, в гостиной у г-жи Мавриной, произошло небольшое столкновение с Фурманом. Последний держал себя при этом довольно нагло. Приход Фурмана на наш вечер нас удивил; кроме того, близость Фурмана к германскому и австро-венгерскому консулам (последний подозревался нашей контрразведкой в шпионской деятельности) делала его вообще нежелательным членом наших собраний.

Я пошел посмотреть книгу «гостей». Фурман оказался записанным, а ввел его капитан Генерального штаба Кирпотенко¹³³ – мой помощник. Я обратился за разъяснением к Кирпотенко. «Госпожа N. попросила меня ввести Фурмана на наш вечер, и я не счел возможным ответить отказом», – ответил он. После обсуждения этого вопроса среди старших чинов штаба округа мы решили принять меры, чтобы Фурман больше у нас не появлялся. Капитану Кирпотенко было сказано, чтобы он больше его не «вводил».

На следующий вечер он опять пришел. Появился он вместе с женой одного из старших офицеров Генерального штаба. В книге он оказался не записанным. Я взял на себя переговорить с Мавриным. На мой вопрос, не знает ли он, кто ввел Фурмана, которого вообще мы, офицеры, не хотели бы видеть на наших вечерах, он ответил: «Не знаю». – «А как вы, Ваше Превосходительство, сами считаете: желательно или нежелательно посещение Фурманом наших вечеров?» – «Я считаю, что нежелательно», – ответил Маврин.

Мы думали, что этим инцидент будет исчерпан и что Фурман на наших вечерах больше не появится, но вышло не так. На следующий же вечер он опять появился и был опять введен той же дамой.

На другой день я (был накануне дежурным старшиной собрания) взял книгу «гостей», внес в нее фамилию Фурмана и пошел к Маврину. После моего разговора с Мавриным Фурман больше на наших вечерах не появлялся.

Киевское общество было разбито на ряд кружков. Аристократическое общество – каковым оно себя считало – было сравнительно немногочисленно. Оно состояло из небольшого, но сплоченного помещичье-служилого ядра, имевшего имения в Юго-Западном крае (Киевская, Волынская и Подольская губернии), для которого Киев являлся столицей, и имевших придворное звание. К нему же примыкали крупные помещики Черниговской и Полтавской губерний, тяготевшие к Киеву и жившие в нем.

В Киеве большая часть этой группы жила в Липках, почему эта киевская аристократия часто называлась «Липками». Центром ее были многочисленные Гудим-Левковичи. Но и «аристократическая группа» делилась на подгруппы. Была группа во главе с Гудим-Левковичами, правильней говоря, с Анатолием Викторовичем Гудим-Левковичем, задававшим тон группе и следившим за ее «чистотой».

Сам Анатолий Викторович Гудим-Левкович был барин, но довольно недалекий. Так как свое состояние он порастратил, то за хорошее жалованье пошел служить членом правления в акционерное общество. В молодости он вел, по-видимому, бурный образ жизни, но после женитьбы на прелестной Варваре Петровне Половцовой остепенился и соблюдал в своей группе строгость нравов, чистоту риз и наблюдал, чтобы в их среду не попадали демократические элементы. Самого Анатолия Викторовича не особенно любили, но его прелестная жена привлекала в свой дом все лучшее общество, и бывать у них было действительно приятно. Собирались у них часто, и вечера у них в доме были интересны.

Другой центральной гостиной в Липках был дом княгини Наталии Григорьевны Яшвиль. Помимо бывавших у Варвары Петровны Гудим-Левкович, собирались здесь и представители художественного мира. Хозяйка дома, Н.Г. Яшвиль, женщина образованная и очень талантливая, умела собирать у себя все интересное, что бывало в Киеве, и вечера у нее были очень интересны. Некоторые считали, что она не всегда бывает искренна; впрочем, если это и было так, то это ее качество мало кто замечал; большинство считало ее чуть ли не святой по строгости жизни и вполне искренней. Но один из моих знакомых, говоря как-то про Н.Г. Яшвиль, сказал: «На людях она строга и совсем святоша, но я уверен, что, оставаясь одна, она может проканканировать». Может быть, это несколько и грубое определение ее сути, но возможно, что он был недалеко от истины.