Очерки кавалерийской жизни

Спросил он себе тоже чего-то закусить, разумеется, с водкой – и пристально уставился на меня вопрошающим взглядом.

– Вы, кажется, Ямбургского уланского полка? – обратился он ко мне с тою «приятною» катаральною хрипотою в голосе, которую иные почему-то называют «майорскою» хрипотою.

Я отвечал утвердительно.

– Как же это вас не знаю?.. Верно, произведены еще недавно?

– Да, недавно.

– То-то я и гляжу, что лицо незнакомое... А то я ведь весь ваш полк – слава те Господи! – наперечет, как свои пять пальцев, знаю. Как же! Все друзья-приятели!.. Что Джаксон? Здравствует? Кардаш, Бушуев, Друри, Антон Васильевич?..

И он почти залпом выпалил мне около десятка имен моих однополчан-сослуживцев.

– Все, – говорю, – слава Богу, живы и здоровы.

– Ну и слава Богу!.. Кланяйтесь, пожалуйста, от меня всем, скажите, что скоро заверну к вам в полк – всех навещу, никого не обойду, никого невниманием не обижу, со всеми как следует выпьем и закусим и по душе потолкуем.

– А от кого именно прикажете кланяться? – спросил я.

– То есть это вы насчет имени?.. «Что в имени тебе моем!» – сказал поэт наш знаменитый. Имя, пожалуй, вы позабудете, а скажите просто, что Башибузук-де кланяется, – они уже знают. Да и вам, я чай, эта кличка моя небезызвестна, хотя бы по слухам.

– Н-нет, признаюсь, не слыхал.

– Не слыхали?! – И старик выпучил на меня удивленные глаза.

Мне показалось, что он не только озадачен, но и как будто даже несколько задет за живое таким неожиданным обстоятельством.

– Не слыхали?.. Может ли это быть?! В вашем-то полку и вдруг не слыхали о Башибузуке-то!.. Нет, да вы вспомните, вы, верно, позабыли. Ба-ши-бу-зук, говорю. Наверное, слышали!

– Да нет же, не слыхал, – возражаю я.

Старик отчасти даже огорчился.

– Ну, может быть! – сказал он со сдержанно-обиженным вздохом. – Не смею не верить... Должен верить, когда мне говорит офицер... Обязан верить. Но каковы же друзья-приятели, а?.. Каковы?!.. Значит, ни разу о Башибузуке и не вспомнили... Из глаз вон – из сердца вон... Да! «Тот любви скажи прощай, кто на три года вдаль уедет»... Да и я-то, старая скотина, тоже хорош! Других корю, а сам-то! Сам не то что носа не показал, а и полстрочки никому не черкнул за все время... Но нет, в самом деле, давненько же, значит, не наведывался я в ваш полк, если в молодом его поколении – вот, как в вас, например, – даже и предания, и самая память о Башибузуке исчезли... Впрочем, ведь я у вас – шутка ли сказать! – больше двух лет не бывал, все странствовал далече... Но и носило же меня, я вам скажу, черт знает где по святой Руси, то есть буквально «от финских хладных скал до пламенной Колхиды»... А по этому поводу и ради столь приятной встречи не выпить ли нам чего-нибудь, а? Как вы думаете?.. Выпьем!

– Да вот, я пью красное – не прикажете ли?

Мой собеседник поморщился и прищурился на бутылку.

– Красненькое? – сказал он, как-то зябко поеживаясь и потирая руки. – Что ж, пожалуй, будем пить и красненькое; хотя, знаете ли, у этих мерзавцев, станционных буфетчиков, французское вино всегда поддельное... Но я не прочь! Для компании отчего же, с удовольствием!.. Хм... А лучше бы... тово, – медлительно произнес он, как бы в раздумье, неопределенно глядя куда-то в пространство, – лучше бы... если уж хотите угостить старика, то... знаете, как в песне цыганской говорится, прикажите-ка" батенька, «чтоб согреться старичку, поднесть рюмку коньячку» – оно посущественнее будет... А потом уж и красненького можно... Вы, голубчик, извините меня, старика, что я так бесцеремонно... Это ведь только потому, что я у вас в полку свой человек, и как увижу эту самую вашу форму, так вот, верите ли, словно бы нечто родное, ажио все сердце сполыхнется... Ей-богу!

– Вы, стало быть, прежде служили в нашем полку?

– Нет-с! Вся моя служба на Кавказе прошла. – И, произнося это с оттенком некоторой гордости, старик как бы невзначай распахнул пошире бурку, очевидно, с намерением дать мне заметить висевший на его левых газырях солдатский Георгиевский крестик. – Весь век на Кавказе-с, – продолжил он, – и преимущественно в Нижегородском драгунском... Впрочем, служил и в пехоте – не по своей охоте... Но вся беда моя в том, что мой роковой предел – это чин капитана. Точно-с! И верите ли, как дойду до этого чина проклятого, так и шабаш.

– Почему же шабаш? – спросил я.

– Как «почему», говорите вы!.. Понятно почему! Потому что провалюсь!.. Провалюсь – неизбежно, фатально, словно бы мне это на роду написано!.. Помилуйте, товарищи мои давно уже в генерал-лейтенанты метят, а я только капитан в отставке! Вот и разочтите!

– Что же так?