Очерки кавалерийской жизни

Был у Болиголовы в Петербурге довольно близкий родственник и в то же время добрый друг, который занимался изданием одного весьма скромного распространенного журнала. На этом-то родственнике главнейшим образом и зиждились все надежды, планы и расчеты поручика; к нему-то он и поехал тотчас же, едва успел переодеться с дороги. После первых родственных приветствий и объятий причины приезда в Петербург были объяснены немедленно, тем более что родственник-редактор был уже заранее ознакомлен с этими причинами из писем поручика.

– Мм... Вот видишь ли, – заговорил он, несколько морщась и дружась, – в данную минуту дела мои несколько плоховаты: журнал идет мм... тово... то есть так себе, ни шатко ни валко, а коли говорить откровенно, то более, пожалуй, что и валко... Подписка слаба, сотрудники, бумага, типография, то да се ... Одним словом, не в авантаже обретаемся.

Болиголова при этом сюрпризе подсвистнул и, что называется, повесил нос на квинту.

– Но... это, в сущности, ничего не значит! – ободрительно продолжал редактор. – И я надеюсь, что могу помочь тебе во всяком случае.

– То есть как же это? – воспрянул духом поручик.

– А вот, видишь ли, есть тут у меня один... По части искусства пишет...

– Искусства деньги занимать, что ли? – улыбнулся Болиголова.

– Мм... н-нет, по части искусства вообще: о живописи, о скульптуре и музыке... больше всего все это с эстетической стороны... с высоты вечных идеалов...

– Ну, так что же? – спросил поручик. – При чем тут идеал и эстетика?

– А при том, что он в то же время очень полезный человек...

И я сам иногда в крутые минуты у него пользуюсь.

– Идеалами?

– Нет, деньгами.

– В займы дает, что ли?

– Да, на солидные проценты и под верное обеспечение или под верное поручительство.

– И идеалы сему не препятствуют?

– Нимало! Напротив, очень помогают. Я за это доставляю ему авторское удовольствие видеть свои статьи и свое имя в печати.

– И стало быть, твое поручительство имеет требуемую силу?

– Мм... В известной степени да.

– Так поручись за меня, голубчик! Ты сам ведь знаешь, что из деревни через четыре месяца...

– За этим дело не станет, – перебил редактор, – но... надо, чтобы ты сам ему понравился.

– Кому?

– Да все ж ему, сотруднику.

– Это зачем же?

– А затем, что он требует известного уважения к своей особе да еще солидарности со своими убеждениями, а главное, почтения к его познаниям и таланту.

– Тфу ты, черт! Какие штуки еще!

– Да, не иначе! А ты, конечно, и не читал его произведений? – спросил редактор.

– Я?! – удивился поручик. – Я, мой друг, кроме «Уставов», решительно ничего не читаю. А разве это нужно?

– Необходимо. Я дам тебе две-три книжки моего журнала и укажу... Ты ознакомься предварительно, и если хочешь иметь успех, то, пожалуйста, как можно более ловких комплиментов!

Понимаешь?

– Ну, черт возьми, задача! – закусив ус, пробормотал поручик. – Однако нечего делать! – вздохнул он. – Только как нее и когда ты мне это устроишь?

– А постараюсь завтра же, – успокоил родственник. – У меня завтра редакционное утро, – продолжал он. – Сотрудники собираются, будет и он, вероятно, а для пущей верности я даже пошлю ему записку, чтобы приходил непременно, и постараюсь предупредить его, а ты приезжай около часу и познакомишься... Только не позабудь прочитать статьи предварительно.

– Нечего делать, коли нужно, так хоть всю ночь и все утро убью на это. Только, черт возьми, – добавил Болиголова, как бы размышляя с самим собой. – Эстетика, идеалы и деньги в рост...

– Знамение времени, мой милый, – улыбнулся редактор.

– Хм... знамение. Н-нет, у нас эти дела с Ицкой Янкелевичем, как видно, гораздо проще выходят.

И поручик пока до времени успокоился духом в ожидании завтрашних успехов.

Уже поздно вечером вернулся он в свой номер. Сонный Штралецкий, поместясь на стуле, давно уж поджидал там его возвращения.

– Ну и сшто? – спросил он с любопытством, которое, очевидно, томило его душу тоской ожидания.

– Завтра! Завтра, майн аллерлибстер Ицка! – уверенным тоном успокоил его поручик.

– Зжавтра!.. И то вже будет за вирно?

– По крайней мере, так обещано.

– Ну, хвала Богху!.. То я буду зждать до зжавтра, – успокоился Ицка.

– Как же ты поместился и где устроился? – спросил его Болиголова, раздеваясь. – Тоже в этой гостинице?

– Сшто-о?.. Ув этом гасштиницу?.. А хай ему черт! – отмахнулся Штралецкий. – Тутай менш як на пултора рубли и нумеру нема, и увсшё так задорого, так задорого – ай-вай!.. Я улёковал сабе на Сшадовем улицу, в Куканов дом, у Малкинс перевулек, – там увсшё насши... У одногхо еврей улёковалсе за два злоты на сутку... И я вже покушил, покипил сабе булке та щилетке – хвала Богху, на сшами одлични манир!.. До сшвиданью вам, гасшпидин сперучник... Сшпите!

И Ицка осторожно, на цыпочках, вышел из комнаты.

* * *