Очерки кавалерийской жизни

Мы продолжали прислушиваться, стоя на месте еще в течение нескольких минут, но ржание не повторялось и среди лесной тишины ничто пока не служило признаком приближения лошадей. Отъехав вперед еще на версту, мы повторили «сбор», но результат остался столь же безуспешным.

– Ваше благородие! – обратился ко мне Слуцкий. – Не подать ли бы лучше «апель» вместо «сбора»?

– А что? – отозвался я.

– Да так; потому «апель», значит, конь завсегда не в пример лучше чувствует.

– Дай «апель», Амплеев!

И лесная пустыня резко огласилась дребезжащею высокою трелью сигнала. Слуцкий соскочил с лошади и, не выпуская из руки трензельного повода, прилег ухом к земле и стал прислушиваться.

– Гудёть, ваше благородие! – с какою-то таинственностью, вполголоса, сообщил он через минуту.

– Что гудёт?

– Земля гудеть... значит, топот слышен.

– Далеко?

– Сдается так, быдто все ближе... все гулче становится...

Подать бы, ваше благородие, еще разок?

– Труби! – приказал я Амплееву.

И вот минуты две спустя после повторенного сигнала снова раздалось уже где-то недалеко серебристое ржание, а затем, через несколько времени, ясно послышался топот и треск сухого валежника, ломаемого под тяжестью конского копыта.

Мы внимательно напрягли и слух и зрение.

Через минуту на небольшую открытую лощинку, лежавшую перед нами, выбежал конь Аслан и, остановясь от нас шагах в полутораста, чутко насторожил строгие уши, понюхал воздух и вдруг, испуганно шарахнувшись в сторону, в одно мгновение исчез куда-то вправо за густыми кустами.

Слуцкий живо очутился на седле и, пригнувшись к луке, чтобы защитить лицо от хлестких прутьев да от колючих сосновых ветвей, пустился – по мысленному предположению – наперерез Аслану.

Мы остались дожидаться на месте.

Опять послышался треск сучьев и топот, и опять выбежала на лощину лошадь, почти в том же самом направлении, как и Аслан, и – точно так же, как и он, – приостановилась, озираясь по сторонам. Видимо, усталая, она обмахивалась хвостом и отфыркивалась.

– Э, да это, никак, Бобелина! – шепотом заметил Амплеев.

И действительно, вглядевшись, я узнал в этой сухощавой длинношеей кобыле нашу кроткую Бобелину.

Лошадь, меж тем завидя нас, радостно заржала, высоко подняв голову, и вдруг направилась прямехонько-таки к нам совсем покорно, смирною и легенькою рысцою. Амплееву не стоило никакого труда шагом податься ей навстречу и, осторожно приблизясь, схватить ее за болтавшийся недоуздок.

Спустя около четверти часа вернулся и Слуцкий, ведя за собою Аслана.

– Где тебе удалось поймать его?

– А, ледащий конь, – проворчал он с неудовольствием. – Все лицо из-за него прутьем перецарапало! Нагнал уж я его вона где! В болоте! Никак к себе не подпущаить, хоть что хошь! Чуть я подойду эдак осторожно сбоку – он сейчас это в сторону и шабаш! Ничего не поделаешь! Умучил просто! И до тех пор не давался, пока его по брюхо в болото не втемяшило; уж тут тольки я мог взять его, да чуть было сам не утоп совсем! Вона как разубрался – страсть!

И действительно, Слуцкий и оба коня были мокры и покрыты зелеными прядями болотной тины.

– Амплеев, возьми Аслана с Бобелиной к себе в заводь, и пойдем далее! – распорядился я.

– Ваше благородие, вам угодно... вперед? – каким-то странным, подозрительным тоном спросил меня Слуцкий.

– Да, вперед, а что такое?

– Да оно ничего-с... а тольки... конечно... Кто его знаить!.. Как бы не спужаться вам, не ровен час...

– Что ты за чушь несешь! – с удивлением оглядел я моего взводного. – Чего я там буду «путаться»?!

– Виноват, ваше благородие! Есть воля ваша, а тольки... неладно там.

– Да говори ты, любезный, толком! Что такое не ладно-то?

– Конечно, ваше благородие, в добрый час сказать, а в дурной помолчать... А я к тому, собственно, изволю докладывать, что темно уже становится, – ну... а ночь-то нынче купальская-с.

– Так что же?

– Как угодно вашему благородию, но тольки я, значит, как вот стою перед вами, так точно сваеми глазами видел... Там, ваше благородие, «оно» ходить...

– Пьян ты, братец, что ли?! Какое там еще «оно»?

И, не дожидаясь объяснения, я сказал людям: «Шагом марш» – и тронулся далее.

– Кто его знаить, ваше благородие, что «оно» такое, а тольки ходить... Сам, значит, видел, – на ходу уже продолжал докладывать мне Слуцкий. – Я, этта, крадусь к Аслану, а «оно» мне навстречу... И больше не будить, к примеру, как вон до того дерева – шагах в тридцати, значит, остановилось и смотрить на меня, и покажись мне, что жалостно так, во все глаза то-ись смотрить! А потом вдруг шасть в сторону и пропало – ну, вот словно скрозь землю провалилось!

– Померещилось, может? – заметил Амплеев. – В лесу это бывает об ину пору.

– Чего те «померещилось»?! Пьян я, что ли, и в сам деле?! – огрызнулся на него Слуцкий. – Говорят те, сваеми глазами, а он – «померещилось»!

– Какое же «оно» с виду-то? На что похоже? – спросил я с невольною улыбкой.

– Белое, ваше благородие, как есть все белое, и на голове, словно как у покойников, саван, алибо платок какой, не знаю уж, а тольки что белое – это верно-с!.. И как быдто женска пола, ваше благородие.