Очерки модального синтаксиса

И попытку разобраться в духовной сущности героя, во внутренних стимулах его фанатичной преданности делу:

«Какая сила гнала его? Ясно, что не погоня за материальными благами: тут он всякий раз терял, а не приобретал. Тщеславие? Но вот уже устроен он в столичном институте – сбежал рядовым на стройку. Соображения карьеры? Но вот уже дорос, мальчишка еще, до начальника отдела – опять все бросил... человек искал себя. Совершить ошибку в выборе ремесла может каждый, слишком многое тут зависит от случая. Но далеко не каждый решится ломать свою жизнь. Исаев решался, да не один раз».

Последняя мысль вызывает по ассоциации рассуждение о неудачниках («Есть такой род неудачников, себе и другим в тягость. Весь мир перед ними виноват, и они тоже “ищут”, а покуда ищут, толку от них нет»), которое влечет за собой новую мысль – рассуждение о рационализме:

«И еще: среди некоторой части молодежи, и не только молодежи, распространен сейчас некий рационализм. Я не о деньгах, не о положении, хотя и это многих греет. Я о «здравомыслии». Как-то слишком быстро смекают люди, какое дело перспективнее, какая специальность престижнее, какая тема проходимее: «Эту не стоит брать, на нее жизни не хватит». Исаев как раз и искал себе дела, на которое не хватит жизни...».

Авторская мысль течет широко, свободно, не скованно, не связанная хронологическими вехами жизни героя. Но это кажущееся внешне стихийным, прихотливым течение мысли подчиняется строгой внутренней логике – стремлению показать становление характера выдающегося конструктора, формирование его высоких гражданских качеств. И главная роль в организации материала очерка, в том, что делает произведение публицистическим (хотя торжественных, пафосных слов в очерке очень мало), – это глубоко эмоциональная авторская мысль, комментирующая, сопоставляющая, оценивающая.

Авторский комментарий развивается постепенно – вширь и вглубь: сначала это короткие реплики – замечания к рассказам героя (пояснение бытовых деталей, эпизодов из жизни, замечания к словам, выражениям и т.д.). Затем авторские отступления «набирают силу», приобретают глубинный характер (и соответственно расширяются, занимают больше места). Появляются рассуждения о смысле бытия, о гражданственности, своеобразии характера. Происходит характернейшее для публицистики обобщение, типизация характера. Таким публицистическим обобщением и заканчивается очерк:

«Вот так этот человек жил, так тратил свою жизнь – без расчета, без оглядки, и был, когда нашел себя, по-настоящему счастлив – в замыслах, в работе, в семье, в своих детях, в учениках и соратниках, которые ныне продолжают его дело. Он оставил по себе долгий след. Заложил многое, что отзовется через годы... что ж, люди, покуда они люди, всегда будут затевать долгие дела. Будут, по ленинскому выражению, людьми с размахом, с загадом. Может быть, масштаб личности более всего и определяется тем, как далеко и в какой мере человек способен видеть жизнь дальше своего предела».

Авторский комментарий, разнообразный по стилистической форме, составляет суть, живую душу очерка. Выразительны, самобытны «вставные рассказы» героя («Был всегда заразительно ярок; говорят, весь завод перенял его лексикон»). Стилистически и по содержанию они противопоставлены авторской речи. Бытовой характер, будничность, юмор этих «вставных новелл» контрастирует с важностью и серьезностью предметов, о которых идет в них речь и которые полностью раскрываются в авторских комментариях. При всей композиционной важности рассказов А.М. Исаева главную – цементирующую, организующую роль в очерке играет авторская речь, движение, развитие авторской мысли. «Поэзия личности пишущего явственно ощущается в очерке, зерном, основой которого всегда выступает запавшая в душу автора картина, факт, группа фактов. Если убрать этот цемент, очерк рассыплется»[53]. Авторская мысль, точнее, категория автора – это центр, фокус, к которому сходятся и которым определяются все главные черты стиля очерка.

4.4. Текстовая модальность в языке художественной литературы

Не меньшую (если не большую) роль играет категория автора и связанная с ней текстовая модальность в художественной речи. Здесь текстовая модальность значительно усложняется, трансформируется в зависимости от особенностей мировоззрения, художественного видения писателя.

Художественная речь заключает в себе явные и существенные отличия от других видов речи. Но содержатся эти отличия, эта специфика именно в речи, а не в языке. «Художественная речь отличается от других типов, – писал В.В. Кожинов, – не только тем, что она развертывает, опредмечивает перед нами специфическую содержательность; эта речь своеобразна и сама по себе. Точнее говоря, художественная речь лишь потому и может опредметить образы искусства, что она обладает специфической природой»[54].