Стихия народной речи («крылатые слова») воспроизводится Максимовым на фоне живых картин народного быта, с этнографическими приметами исторического времени, местного колорита. В повседневной жизни, в народных обычаях, ремеслах находил писатель истоки поговорок, присловий, «крылатых слов», подавая их на широком этнографическом фоне, в котором они могли возникнуть: средневековая Русь, крестьянская изба или старинный город Ржев на Верхней Волге, славившийся производством парусной бечевы и корабельных канатов. На фоне местной этнографии, занятий населения Максимов комментирует народное выражение «попасть впросак». Писатель вводит читателя в просторный двор, где расположен «просак» — приспособление для прядения канатов, вращаемое вручную или лошадью маховое колесо, к которому своей бечевой прицепляется каждый молодец. Бечева разматывается, парни пятятся назад, возникает целый веревочный лабиринт: сколько людей — столько нитей снуется, сучится и крутится, как на ткацком станке. «Ходи — не зевай, не попади впросак… вся прядильная канатная снасть и веревочный стан носит старинное и столь прославленное имя — «просак»5. Местная этнография, быт и занятия крестьян поволжских деревень, где они точат «лясы» или «балясы», показаны Максимовым при толковании фразеологизма «точить лясы». Здесь Максимов обращается к элементам, воссоздающим культуру народа, подчеркивает талантливость народа, создающего своеобразное и поразительное украшение, сказочное и фантастическое зрелище. «Усердно и очень серьезно точат (там) фигурные балясины, налаживая их на подобие графинов и кувшинов, фантастических цветов и звериных головок, в виде коня или птицы… Работа веселая, вызывает на песню и легкая уже потому, что дает простор воображению…». Он приводит читателя на берег Волги, в Нижний, во время Макарьевской ярмарки, куда со всей великой реки приплывают затейливо украшенные этими изделиями суда. «Они местами напоминали буддийские храмы с фантастическими драконами, змеями, чудовищами. Местами «выставка» силилась уподобиться выставке крупных по размерам и ярких по цветам лубочных картин, а все вместе очень походило на нестройную связь построек старинных теремков, где балкончики, крыльца, сходы и поволуши громоздились один над другими…»6. Максимов не отрывал родной язык от его носителя — народа, от сферы его живого бытования. Он называл его богатым, сильным, свежим, кратким и ясным. Стихия языка отражала бытовую культуру народа. Уже Пыпин отметил этнографическое значение этих произведений писателя. Нравственные каноны, моральные представления, эстетические вкусы, идеалы народа, по мнению Максимова, как и Г.И. Успенского, связаны с «властью земли», с земледельческим укладом национальной крестьянской жизни.
Своеобразной художественной формой воплощения земледельческой этнографии является книга Максимова «Куль хлеба и его похождения» — энциклопедия крестьянской жизни и труда. «Хлеб», по мнению Максимова, — это то фундаментальное начало, которое определяет и быт, и мировоззрение крестьянина, его жизнь с момента появления на свет и до самой смерти. Как у Г.И. Успенского без связи с землей нет жизни крестьянина, так и у Максимова ее нет без хлеба. «Без хлеба нет крестьянина. Хлеб на стол — и стол престол, а хлеба ни куска — и стол доска… Хлеб — дар божий, батюшка, кормилец — таковы представления крестьянина о хлебе». С теплотой и личной заинтересованностью описывает Максимов крестьянское житье, связанное с «властью хлеба», используя жанр путешествия-похождения: соломенную кровлю, соломницами завешенные окна, на соломе русский коренной человек родится, на ней он и помирает. Максимов дает подробное описание земледельческого труда, орудий, устройство жилищ и хозяйственных построек, географию русских деревень, описание пристаней, способов торговли хлебом, его (хлеба) «путешествие» по стране. Писатель рассказывает о строительстве хлебных барок, о ярмарках с их особенностями и нравами. Подробно описывает Максимов и различные сельскохозяйственные работы народа (главы: «Землю пашут», «Хлеб сеют», «Хлеб созрел — убирают»).