Иван Алексеевич с жадностью усваивал всё новое в науке, кроме того, он обладал хорошими организационными способностями, и когда-то в начале 50-х годов был назначен директором Сухумской медико-биологической станции АМН СССР (Сухумский обезьяний питомник). При нём это учреждение было превращено в Институт экспериментальной патологии АМН СССР. Он стал первым директором этого института, а учёным секретарём при нём в Сухуми был другой выпускник аспирантуры ИЭБ АМН СССР, Николай Павлович Бочков – будущий первый директор Института медицинской генетики АМН СССР, а потом – вице-президент АМН СССР, тоже прекрасный организатор.
Начиная с 1956 г. в сухумском институте регулярно проводила работу по радиационному мутагенезу у обезьян выездная бригада из лаборатории генетика, члена-корреспондента АН СССР Н. П. Дубинина. Уткин и Бочков познакомились благодаря этому с проблематикой радиационной генетики.
Когда В. А. Энгельгардту потребовался умелый, образованный и надёжный (да ещё и партийный) заместитель директора по научной работе для поднятия на ноги молодого ИРФХБ, то друг Энгельгардта, академик АМН СССР Л. А. Зильбер, много сотрудничавший с сухумским институтом, горячо рекомендовал ему И. А. Уткина. Иван Алексеевич в 1959 г. стал заместителем директора ИРФХБ. К этому времени он защитил докторскую диссертацию о влиянии гуморальных и нервных факторов на митоз в эпителиальных тканях у мышей. Диссертация была утверждена в 1960 г. И. А. Уткин в то время был молод, ему было 38 лет. Как сказала мне его коллега по аспирантуре, а потом сотрудница его лаборатории в ИРФХБ О. И. Епифанова, Иван Алексеевич был к тому времени «тёртый калач», прошел серьёзную школу руководителя на периферии, но в Академии наук СССР чувствовал себя новичком. Осваивался и, будучи исключительно добросовестным и порядочным человеком, очень старался и делал всё (по провинциальному) серьёзно, без «столичной лёгкости».
На работу в ИРФХБ в свою Лабораторию экспериментальной цитологии и цитохимии в апреле 1960 г. меня принимал именно И. А. Уткин. Я начал деятельность в его лаборатории с освоения биологической модели (митозы в роговице глаза мыши) и методов, которыми работал сам И. А. Уткин. Это было его безоговорочное требование. Методы исследования митоза на этой модели, которые я освоил под его контролем, существенно помогли мне в дальнейшей работе.
Затем я попросил Ивана Алексеевича командировать меня на конференцию по биофизике и радиобиологии на Урал, на биостанцию Миассово к Н. В. Тимофееву-Ресовскому. Иван Алексеевич тоже заинтересовался этой возможностью и также захотел поехать на эту конференцию. Захотела поехать на эту конференцию и старший научный сотрудник нашей лаборатории О. И. Епифанова. Уткин не отказал и ей, но решил, что трёх человек от одной лаборатории командировать в далёкую командировку на много дней – неэтично (!) и неэкономно и отказался сам, а нас двоих – послал. Конференция проходила на берегу чудесного уральского озера. И программа конференции, и состав участников были интересными, начиная с «самого» Н. В. Тимофеева-Ресовского. Часто ли встречаются такие научные руководители и начальники, которые отказываются от приятных возможностей, уступая сотрудникам?
Иван Алексеевич очень серьёзно относился к работе своих сотрудников, к их (т. е. – нас) развитию и совершенствованию в работе, требовал еженедельно читать новые научные публикации (что непрерывно делал сам). Он много и организованно работал в лаборатории и в дирекции, писал летом обзорную статью о молекулярных механизмах митоза. Затем наступила осень 1960 г., время составления годовых планов и отчётов. Я уже писал о том, как придирчиво с самого начала наш учёный совет относился к планам и отчётам, и Уткин – новый человек в вопросах исследования нуклеиновых кислот, белков, ферментативного катализа – стремился познакомиться с этими проблемами. Он много работал над совершенствованием своих знаний, старался соответствовать уровню сильных сотрудников института, биохимиков, химиков, физиков, имевших более совершенное образование в этих вопросах, чем он – выпускник ветеринарного вуза 40-х годов.