Очерки о югославских информбюровцах

Есть и третий аргумент, который мы получим, рассмотрев деятельность информбюровцев, опираясь на партийные документы. В Воеводине, в отличие от некоторых других регионов Югославии, нет сведений о совершении ими каких-либо насильственных действий, типа диверсий и ухода в лес с оружием. Самые смелые физические деяния, которые они предпринимали, – это попытки бегства заграницу. Так в Новосадском срезе 4 человека из Сирига неудачно пытались бежать в Венгрию, несколько воеводинских словаков бежали в Чехословакию. Удачливы оказались и 3 человека из Ченты Тамишского среза: в сентябре 1949 г. они пробились в Румынию348.

Следующий блок активности информбюровцев – это агитация, которая делится по способам осуществления на устную и листовочную. На рубеже 1940-х – 1950-х гг. в Югославии остро стоял ряд социальных и экономических проблем. Реакцию информбюровцев на них характеризует анонимный отчет, составленный в крайкоме в конце 1950 г. По данным отчета в городах Новый Сад и Кула они вели агитацию, используя недовольство горожан дефицитом потребительских товаров349. Сбои в системе снабжения и дефицит достигли в 1950 г. своего пика, поэтому массовое недовольство горожан объективно имело место, а информбюровцы пытались стать тем сознательным фактором, который придаст недовольству политическую форму. Кроме того, информбюровцы агитировали перед выборами марта 1950 г. против КПЮ, призывали крестьян к выходу из крестьянских трудовых кооперативов (так в Югославии называли колхозы) и отказу от подписки народного займа350. Намерение информбюровцев разрушить КТК упоминается и в других источниках партийного происхождения351. Об агитации информбюровцев на почве специфических проблем рабочего класса мы никаких сведений не нашли, хотя их представители и были среди рабочих.

Впрочем, эти сведения об агитации можно интерпретировать и по-другому. Недовольство генерировалось естественным путем, а руку врага партийные функционеры усматривали там только в силу своей маниакальной шпиономании. По-видимому, какая-то часть партийных сведений об устной агитации информбюровцев имеет именно такую природу. Достоверно известны случаи, когда под устную агитацию могли быть подведены распространение слухов, констатация объективного положения дел (например, что Югославия находится в международной изоляции), обсуждение с друзьями тех или иных проблем в информбюровском духе, анекдоты против Тито. Но полностью исключить наличие устной агитации нельзя, хотя бы потому, что существовали информбюровские листовки, то есть агитация в самом деле велась.

Среди всех форм активности информбюровцев листовки, по-видимому, занимали следующее место после устных разговоров. В доступных нам источниках они фиксируются в период 1948-1950 гг., но есть один случай относящийся и к 1951 г.352 В основном листовки были малотиражными. В некоторых случаях они изготавливались на печатной машинке. Кустарный способ изготовления не дает возможности приписать их рукам информбюровской эмиграции. Она, как известно, старалась активно забрасывать в Югославию свою печатную продукцию при содействии СССР и советских союзников в Центральной Европе. А Воеводина – пограничная область, соседствующая с Венгрией и Румынией. Обнаружить там листовку заграничного происхождения было гораздо естественнее, чем где-нибудь в Боснии. Однако заграничные листовки не имели кустарного характера, потому в данном случае речь идет именно об активности местного информбюровского подполья.

Все остальные действия информбюровцев были либо пассивными, либо непреднамеренными. Среди пассивных действий особо выделяется прослушивание просоветских радиостанций. Похоже, даже в 1950-1951 гг. это было широко распространенное занятие353. В числе других «преступлений» информбюровцев источники отмечают: хранение портретов Сталина, распевание русских песен, «пассивизацию», то есть отказ члена партии или общественного активиста от активной общественной деятельности, терпимость к информбюровцам, вышедшим на свободу после заключения.

Таким образом, с современной точки зрения большая часть того, чем занимались инфорбюровцы Воеводины, вообще не содержала в себе состава преступления. Разумеется, уголовное законодательство тогдашней Югославии было более суровым. До февраля 1951 г. в стране действовал уголовный кодекс, который предусматривал ответственность за контрреволюционную агитацию, за подготовку к бегству заграницу, за недоносительство по факту уголовного преступления354. Но и с этими заимствованиями из сталинского законодательства далеко не все информбюровцы должны были пасть жертвой репрессивной машины, если бы только они не применялись расширительно. Репрессии осуществлялись на основании так называемого вербального деликта, и этого было достаточно, чтобы преследовать людей, если они обнаружили какие-то частные моменты, похожие на информбюровские настроения. Отсюда следует третий аргумент против того, чтобы все упоминания об информбюровских группах принимать за чистую монету.