Очерки об индуизме

Как бы то ни было, на всем Востоке Индия занимает привилегированное положение в рассматриваемом отношении; причиной этого является то, что без традиционного духа Индия была бы ничем. Действительно, индуистское единство (мы не говорим индийское) не есть ни единство расы, ни единство языка, оно есть исключительно единство традиции; индусы суть все те, кто действительно принадлежит этой традиции и только ей. Это объясняет ту самую способность к созерцанию, которая более характерна для Индии, чем для кого-либо другого: причастность к традиции, действительно, полностью реальна лишь в той мере, в какой она заключает в себе постижение учения, а оно состоит прежде всего в метафизическом познании, потому что именно в чистом метафизическом порядке располагается принцип, из коего следует все остальное. Вот почему Индия представляется как бы специально предназначенной поддерживать до конца превосходство созерцания над действием, с помощью своей элиты противопоставить непроницаемый для распространения западного современного духа барьер, сохранить нетронутым сознание постоянства, неизменности и вечности, посреди мира, волнуемого непрестанными изменениями. Конечно, следует хорошо понимать, что неизменным является один только принцип, а его приложения, которым он дает место во всех областях, могут и даже должны меняться согласно обстоятельствам и времени, так как принцип абсолютен, а приложения относительны и случайны, как и мир, к которому они относятся. Традиция допускает бесконечно множественные и разнообразные приспособления в их модальностях; но все эти приспособления, если они осуществляются строго в соответствии с традиционным духом, есть не что иное, как нормальное развитие определенных последствий, извечно содержащихся в самом принципе. Следовательно, в любом случае речь идет лишь о том, чтобы сделать эксплицитным то, что до этого было имплицитным, и таким образом, основание, сама субстанция учения всегда остается тождественной при всех различиях внешних форм. Приложения могут быть различного рода; таковы, например, не только социальные установления, о которых мы уже упоминали, но и науки, когда они поистине то, чем должны быть; это указывает на сущностное различие, которое существует между концепцией этих традиционных наук и концепцией тех наук, что были созданы современным западным духом. Тогда как первые всю свою значимость получают от их соединения с метафизическим учением, последние под предлогом независимости замкнуты на самих себе и могут претендовать только на то, чтобы продвигать анализ все дальше, не выходя из своей ограниченной области и не отступая ни на шаг от своих ограничений; при этом анализ может быть продолжен бесконечно без того, чтобы когда-нибудь продвинуться в истинном познании вещей. Не из-за темного ли чувства этой невозможности современные люди стали предпочитать знанию само исследование, или же это так потому, что это исследование, не имеющее конца, удовлетворяет их потребность в непрестанном беспокойстве, которое само хочет быть собственной целью? Что делать восточным людям с этими пустыми науками, которые Запад претендует им принести, тогда как сами они обладают другими науками, несравненно более реальными и более обширными, и когда малейшее усилие интеллектуальной концентрации обучает их гораздо лучше, чем все эти фрагментарные и рассеянные взгляды, эта хаотическая куча фактов и понятий, связанных лишь более или менее фантастическими гипотезами, с трудом выстроенными для того, чтобы быть тотчас опрокинутыми и замещенными другими, которые будут обоснованы не лучше этих? И пусть не гордятся сверх меры промышленными и техническими применениями, которым эти науки дали рождение, думая этим компенсировать все свои недостатки; никто не намеревается оспаривать, что они по крайней мере обладают этой практической полезностью, тогда как спекулятивная их ценность скорее иллюзорна; но как раз этим Восток никогда на самом деле не интересовался, он слишком мало чтит эти совершенно материальные преимущества, чтобы им пожертвовать свой дух, потому что он знает, сколь огромно превосходство позиции созерцания над позицией действия, и что все вещи, которые проходят, суть лишь небытие перед лицом вечности.