Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах.

Заранее предупрежденная полиция ждала нас на каждом перекрестке, a в тех местах, где пересекали нашу улицу другие, протянуты были веревки, чтобы не пускать народа. Так как мы проезжали много таких мест, где еще прежде не бывали, то публики было много. Мы проезжали улицами с превосходными домами и магазинами; некоторые дома были так хорошо выштукатурены, что казались сложенными из цельного мрамора, между тем как во всей Японии нет ни одного каменного здания; причина этого — частые землетрясения: деревянный дом, если и разрушится, то может быть выстроен в самое короткое время. За исключением главных столбов и перекладин, почти весь дом можно купить в лавке: картонные щиты, ширмы, циновки — вот из чего все состоит. К храму примыкала прямая улица из низеньких лавок, где продавалась разная мелочь. Видно было, что здесь уже начинались владения храма, и торговцы ждут богомольцев и посетителей, чтоб им. на дороге, сбывать всякую дрянь, — что мы находим и у нас при всяком монастыре. Оставив лошадей, мы пошли пешком. Перед нами были громадные ворота (ворота человеколюбивого князя) с преобладающими горизонтальными линиями, украшенные массивными деревянными арабесками; почти все было выкрашено красною краскою, так же как и самый храм и другие принадлежащие к нему строения. Сквозь ворота виднелась продолжающаяся прямая улица, выложенная широкою плитою; она оканчивалась площадью, среди которой возвышалось величественное здание храма, с исполинскою, прямою, черепичною крышею, с широкими лестницами, идущими на пространную галерею, обносящую со всех сторон главный корпус. Крыша широким навесом висела над террасой; стоявшему под ним видны были деревянные резные украшения, которыми изобилует главный карниз и подбой навеса. Между арабесками были изображения: драконов, зверей, цапли; смелые линии этих фигур невольно обращали на себя внимание. На самой крыше были также драконы, но все это терялось в обширности здания и смотрело простым арабеском. Несколько открытых дверей чернели мрачною глубиною огромного пространства, видимого через них; в эти двери видны были исполинские фонари самых разнообразных форм, колонны, канделябры и другие принадлежности храма; иное совершенно терялось в темноте, другое едва обозначалось в полумраке и блестело только металлическими украшениями, на которых отражалось солнце, пробившееся сквозь деревья, окружающие храм со всех сторон. За храмом разросся вековой сад; всякое дерево могло быть святыней для народа; дальние предки ходили под почтенную тень этих дерев, далеко распространившуюся от исполинских стволов, с громадными ветвями и роскошною листвою. По мере нашего приближения к храму, соответствие всех его частей, скрадывавшее сначала его огромность, как будто исчезало. Когда мы увидели тысячи народа, толпившегося внутри храма и казавшегося незаметным в тесноте колонн, массивных канделябр и фонарей, висящих на исполинских перекладинах потолка, исчезающего в темноте, то невольное чувство высокого охватило душу. Безмолвно вошли мы в храм, народ расступался перед нами: многолюдность, шум и говор пропадали в огромности здания. Главный алтарь отделялся несколькими колоннами и более возвышенным местом; там стояли бонзы; они почтительно нам поклонились. Когда мы вышли, народ столпился на балконе, рисуясь тысячеглавою группою на фоне темных аркад капища; я вспомнил те картины Пуссена, в которых не местность, a целая эпоха, целое происшествие составляют сюжет…

Нечего пересчитывать все то, что мы видели в храме; по крайней мере, с своей стороны, я не рассматривал, даже не старался запомнить, но весь предался охватившему меня чувству, которому можно приискать какое угодно название; можно, пожалуй, назвать его экстазом; под влиянием этого чувства, человеку хочется молиться; все мы больше или меньше ощущали то же, чему доказательством служит то, что все вышли молча и долго еще стояли перед храмом, пока не вспомнили, что туристам надобно же «осматривать.»

В числе существ, которым посвящен этот храм, играет важную роль «лошадь». В самом храме, на стенах, я видел несколько изображений лошади; наконец, по близости в особенном здании стояли два живые коня, совершенно белые, с розовыми мордочками, с розовою кожицею около глаз и в красных попонах. Это были священные кони. При храме находится целый город; кроме бесчисленных лавок и табер, к нему примыкает большой ботанический сад, с прудами, мостиками, цветниками, зверинцами, театром марионеток и кабинетом фигур. Иногда, в чаще леса, встречались монументальные изображения канонизованных святых, то есть смертных, возвышенных в достоинство ками или будд, это были колоссальные бронзовые фигуры, большею частью сидящие, довольно уродливые; иногда они служили украшением фонтана, вода которого освежала прохожих.

Среди сада, в хорошеньком павильоне, нас ждал завтрак. Явились шримпсы, яйца, рисовые пирожки, кастера и привезенные нами припасы.