Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах.

Вершина Столовой горы совершенно гладка, как стол; даже мелкие камни, устилающие ее, как мостовую, лежат кверху плоскими и сглаженными поверхностями; только у края они образуют зубчатую стенку, как будто карниз на плоской крыше исполинского храма в индийском вкусе. Когда подошли мы к северному краю, глазам предстала одна из тех картин, величественные размеры которых возвышают душу, как звуки гайденовской оратории. Цепи гор, с нежными переливами теней, света и тонов, рисовались в необозримой дали море неподвижною массой лежало у ног и уходило в даль, сливаясь с горизонтом, не линиею, a тенью, лазоревою, прозрачною; Столовая бухта, ярко-голубая, окаймленная резкими линиями берегов, была как зеркало в великолепной раме; берега её примыкали к зеленым лугам и пестрым нивам, терявшимся в дали; оттуда, из дали, текли речки с своими притоками, там белелись, как точки, мельницы и фермы; ближние берега пестрели песчаными отмелями и наконец зданиями города, который казался нарисованным да листе бумаги à vol d’oiseau. Львиная гора, изогнувшая свою лесистую спину, зеленеющие рощи, белые домики, стены, трубы, мелькающие из-за массы дерев, — все нежно рисовалось в общем тоне дали, в общем блеске и свете; резкие тени и линии сгладились и слились, как звуки, в общую величественную гармонию. «Хорошо, прекрасно!» заговорили все, толпясь у края обрыва и держась за выдавшиеся камни. Я попробовал высунуться на самый крайний уступ; но надобно было лечь, чтобы не упасть в пропасть, и сердце забилось какая-то неприятно от ощущения страшной высоты.

Чертов пик весь покрылся облаком; струи тумана двигались и к Столовой горе, заволакивая правую её сторону; надобно было торопиться идти вниз. Веселые и довольные, с чувством торжества, скоро сбежали мы к пещере, где ждал нас завтрак, которым и занялись все с необыкновенным усердием. После завтрака мы наслаждались отдыхом часа полтора. Надобно признаться, что мы взбирались на вершину горы четыре с половиною часа, то есть дольше всех известных нам туристов. К шести часам, то есть прямо к обеду, возвратились в гостиницу, где А. О. уже сидел за столом, заигрывая с вилкою.

Дня через два собралось нас несколько человек ехать верхом в Констанцию. Наняли лошадей; но горячие, застоявшиеся кони понесли нас с места, и мы, все плохие кавалеристы, поскакали в разные стороны по городу, представляя собою, вероятно, самые забавные фигуры; А. О. даже упал и заплатил за это, к великой его досаде, пять фунтов штрафа. Однако, это нисколько не остановило его и не расстроило нашей кавалькады; все собрались, кое-как сладили с лошадьми и последовали за А. О., который, не смотря на падение, храбро поднял своего каракового коня в курц-галоп. Думаю, что мы напомнили англичанам почтенных членов Пиквикского клуба. Сначала мы поехали по дороге к Симоновой губе, потом свернули вправо, и, миновав множество ферм, рощей, аллей и красивое местечко Винберг с превосходными виноградниками, достигли наконец Большой Констанции.

К дому голландской архитектуры вела дубовая аллея; со двора открывался вид на фальшивую губу с её гористыми берегами и лазоревою гладью вод. Хозяин, М. Клёте (Klôte), толстый голландец, встретил нас любезно, повел по виноградникам и давал отведывать от всякого сорта, объясняя притом, какой виноград идет в какое вино. Потом пошли в погреб, большое белое здание с фронтоном, на котором изображен был Ганимел на орле и еще что-то; живой Ганимел, хорошенький белокурый мальчик, подносил нам на серебряном блюде вино, которого ароматную струю потягивали мы по самому маленькому глотку, боясь множества разных сортов и качеств подносимых вин.

Виноградники заведены здесь назад тому лет полтораста; первый, начавший здесь выделывать вино, назвал его констанцским, по имени дочери тогдашнего губернатора, на которой он после и женился. Впрочем, Клёте рассказывал, что только одно его заведение выделывает настоящее констанцское вино, a сосед его, Ван-Ринен (владетель Констанции собственно; ферма Клёте называется Большая Констанция, — Great-Constantia), производит себя по прямой линии от первого возделывателя, о котором я говорил, и даже показывает одно дерево перед своим домом, посаженное, кажется, самою фрейлин Констанциею. Оба они, как два деревенские петуха, никак не могут ужиться в ладу, упрекают друг друга в недобросовестности и напоминают во многом ссору Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем.

Вино у обоих очень хорошо, но я советовал бы брать у Клёте, у которого оно сладковато и душисто, как конфета. Его четыре сорта: констанцское, белое, красное, фронтиньяк и понтак. Фронтиньяк не так сладок (vin sec) и потому считается лучшим.