Положение оглана Кучака и прочих крымцев стало безвыходным. Тогда крымский гарнизон решился на бегство. Триста человек «уланов и князей, и азеев, и мурз, и казаков добрых, опричь их людей», оставивши свои семьи в Казани («жены и дети пометав»), внезапно выехали из Казани. Судьба их оказалась очень печальной. Доехав до Камы, они наткнулись на русские заставы и не могли переправиться через реку. Тогда они поехали по лесам вдоль берега Камы, ища перевоза, и добрались до устья Вятки. Не заметивши русской заставы — «стояли бо утаясь по сторожам», крымцы поделали плоты и стали переправляться через Каму, но в этот момент на них напали русские «да их побили наголову и потопили». В плен попали сам Кучак, оглан Барбол-сун, князь Торчи, мурза Богадур, Шах-Ахмет и другие. В Москву было отправлено 46 человек. Русское правительство расправилось беспощадно и всех их казнило. Таков был конец крымского засилья в Казани; крымцы, составлявшие опору для хана Сафы и для Сююн-Бике, окончили дни на плахе в русской столице.
После бегства крымского гарнизона дни Крымской династии на казанском престоле были уже сочтены. Власть перешла к сторонникам мира с Россией. В Казани образовалось временное правительство, во главе которого стали оглан Худай-Кул и князь Нур-Али Ширин (сын князя Булата). Новое правительство немедленно вступило в мирные переговоры, и в Свияжск была отправлена депутация — глава духовенства Кул-Шериф и князь Бибарс Растов, приглашать Шах-Али на престол. Шах-Али заключил с казанцами перемирие на 20 дней и предложил отправить послов в Москву. В июле в Москву был отправлен послом мурза Енбарс Растов. Казанское правительство соглашалось признать ханом Шах-Али, выдать русским хана Утямыша, царицу Сююн-Бике и оставшиеся в Казани семейства бежавших крымцев, а также освободить всех русских пленных, со своей же стороны требовало снятия блокады и восстановления свободы передвижения — «в неволю б государь, пожаловал, не имал». Русское правительство дало согласие на эти условия, и в Москве был заключен договор, по которому казанцы обязывались «царя и царицу отдадут государю и крымцев всех достальных и детей их: а полону русского ни в которой им неволе не держати и всем дати воля; а князем всем полон привести на Казанское Устье да отдати боярам, а достальной полон, как царь Шигалей на царстве будет, весь освободить, казанцом всех отпустить, а в неволе не держати»[210]
. В то же время русское правительство прислало в Свияжск свою инструкцию, согласно которой хан Шах-Али должен был управлять лишь луговой стороной и Арской землей, тогда как горная сторона целиком должна принадлежать к русскому государству «понеже государь божиим милосердием взял, до их челобития»[211]. Об этих условиях казанское правительство не было извещено, и в договоре оно не было упомянуто.Шах-Али, узнав о том, что Казанское ханство должно разделиться на две части, «того не залюбил, что горная сторона будет у Свияжского города, а не у него к Казани»[212]
. Очевидно, даже и этот уроженец и постоянный сторонник России, чуждый Казанскому ханству, был озадачен таким странным проектом. Однако воеводы категорически заявили, что иначе быть не может: «и бояре ему по государеву приказу отмолвили, что тому делу инако не быть». Мотивом послужила ссылка на то же «право» завоевания, или, вернее, захвата, которое указывалось русским правительством крымскому хану в 1537 году, а впоследствии развивалось выдающимся дипломатом, дьяком Висковатым, в 1559 году, «что государю бог дал, того ся ему не попустит»[213], то есть что попало в руки правительства, от того оно уже никогда не откажется. Только если в прошлом московские дипломаты ссылались на своеобразно истолкованное «завоевание» Казани в 1487 году, то теперь они подкрепили свое захватное право более реальными доводами — постройкой Свияжска на Казанской земле.