Положение оглана Кучака и прочих крымцев стало безвыходным. Тогда крымский гарнизон решился на бегство. Триста человек "уланов и князей, и азеев, и мурз, и казаков добрых, опричь их людей", оставивши свои семьи в Казани ("жены и дети пометав"), внезапно выехали из Казани. Судьба их оказалась очень печальной. Доехав до Камы, они наткнулись на русские заставы и не могли переправиться через реку. Тогда они поехали по лесам вдоль берега Камы, ища перевоза, и добрались до устья Вятки. Не заметивши русской заставы — "стояли бо утаясь по сторожам", крымцы поделали плоты и стали переправляться чрез Каму, но в этот момент на них напали русские "да их побили на голову и потопили". В плен попали сам Кучак, оглан Барболсун, князь Торчи, мурза Богадур, Шах-Ахмет и другие. В Москву было отправлено 46 человек. Русское правительство расправилось беспощадно и всех их казнило. Таков был конец крымского засилья в Казани; крымцы, составлявшие опору для хана Сафы и для Сююн-Бике, окончили дни на плахе в русской столице.
После бегства крымского гарнизона дни крымской династии на казанском престоле были уже сочтены. Власть перешла к сторонникам мира с Россией. В Казани образовалось временное правительство, во главе которого стали оглан Худай-Кул и князь Hyp-Али Ширин (сын князя Булата). Новое правительство немедленно вступило в мирные переговоры, и в Свияжск была отправлена депутация — глава духовенства Кул-Шериф и князь Бибарс Растов, [134]
приглашать Шах-Али на престол. Шах-Али заключил с казанцами перемирие на 20 дней и предложил отправить послов в Москву. В июле в Москву был отправлен послом мурза Енбарс Растов. Казанское правительство соглашалось признать ханом Шах-Али, выдать русским хана Утямыша, царицу Сююн-Бике и оставшиеся в Казани семейства бежавших крымцев, а также освободить всех русских пленных, со своей же стороны требовало снятия блокады и восстановления свободы передвижения — "в неволю б государь, пожаловал, не имал". Русское правительство дало согласие на эти условия, и в Москве был заключен договор, по которому казанцы обязывались "царя и царицу отдадут государю и крымцев всех достальных и детей их: а полону русского ни в которой им неволе не держати и всем дати воля; а князем всем полон привести на Казанское Устье да отдати боярам, а достальной полон, как царь Шигалей на царстве будет, весь освободить, казанцом всех отпустить, а в неволе не держати".[211] В то же время русское правительство прислало в Свияжск свою инструкцию, согласно которой хан Шах-Али должен был управлять лишь луговой стороной и Арской землей, тогда как горная сторона целиком должна принадлежать к русскому государству "понеже государь божиим милосердием взял, до их челобития".[212] Об этих условиях казанское правительство не было извещено, и в договоре оно не было упомянуто.Шах-Али, узнав о том, что Казанское ханство должно разделиться на две части, "того не залюбил, что горная сторона будет у Свияжского города, а не у него к Казани".[213]
Очевидно, даже и этот уроженец и постоянный сторонник России, чуждый Казанскому ханству, был озадачен таким странным проектом. Однако, воеводы категорически заявили, что иначе быть не может: "и бояре ему по государеву приказу отмолвили, что тому делу инако не быть". Мотивом послужила ссылка на то же «право» завоевания, или, вернее захвата, которое указывалось русским правительством крымскому хану в 1537 году, а впоследствии развивалось выдающимся дипломатом, дьяком Висковатым, в 1559 году — "что государю бог дал, того ся ему не попустит",[214] т. е. что попало в руки[135] правительства, от того оно уже никогда не откажется. Только если в прошлом московские дипломаты ссылались на своеобразно истолкованное «завоевание» Казани в 1487 году, то теперь они подкрепили свое захватное право более реальными доводами — постройкой Свияжска на казанской земле.