Очерки по истории политических учреждений России

Мелкие дворяне, все того же мнения, дали себя провести нескольким интриганам, таким например как известный поэт Кантемир или как гвардейский офицер Черкасский, которые заставили их выразить свои чувства по поводу принудительного характера кондиций, подписанных императрицей. Когда гвардейские офицеры решились представить свой проект реформ и прочесть его в присутствии самой императрицы, произошел обмен обвинений. Член тайного совета Голицын спросил, от кого они получили право вмешиваться в дело верховного управления, на что Черкасский ответил: «От вас, от вас, заставивших ее величество говорить, что кондиции, подписанные ею, являются выражением наших всеобщих желаний». По просьбе Мекленбургской герцогини, сестры императрицы, участвовавшей в заговоре, Анна подписала петицию офицеров и разрешила им прийти во дворец в тот же день, чтобы сообщить ей результаты дальнейшего обсуждения дела. Этот план позволил занять дворец толпой солдат, надлежащим образом подготовленных, которые стали кричать, что не допустят, чтобы бунтовщики руководили ее величеством. «Скажите слово, и мы положим к вашим ногам их головы». Анна приказала им слушаться только Салтыкова, высшего офицера, тоже бывшего в заговоре. В тот же день члены тайного совета были приглашены на обед к столу ее величества; из столовой они принуждены были слышать шумные голоса дворян, обсуждавших требования, которые они должны были предоставить императрице, и выражавших свое расположение к ней предположениями разорвать в куски тех, которые не захотят признать ее самодержицей. Пред лицом враждебно настроенной толпы члены совета поняли бесполезность дальнейшего сопротивления. «Вы оскорбили меня!» — воскликнула императрица, обращаясь к старшему из Голицыных; он ничего не ответил. Тогда Анна приказала принести подписанные уже ею кондиции и разорвала их. Казнь двух членов семьи Долгоруких через несколько месяцев после этого, изгнание остальных и ссылка Голицыных в их отдаленнейшие именья положили конец этой преждевременной попытке построить высшую власть в России на базе представительных учреждений.

Трудно найти в истории XVIII в., можно сказать во всей новой истории, эпоху более позорную, более противоречащую чувствам личного и национального достоинства, чем та, которая началась в России с того момента, когда императрица Анна разорвала знаменитые кондиции, ограничивавшие самодержавную власть, которые несколько высших чиновников заставили было ее принять. В эту эпоху Россия якобы управлялась чем-то вроде триумвирата, во главе которого стоял министр иностранных дел, канцлер Остер-ман. На самом же деле вся империя должна была склониться перед волей простого авантюриста, иностранца, не знавшего ни страны, которою ему предстояло управлять, ни языка тех, которые должны были повиноваться его приказаниям. Единственной причиной, доставившей ему столь высокое положение, была симпатия, которую он внушил императрице за много лет до ее восшествия на престол, когда, чувствуя нужду в советах и указаниях для управления Курляндией, она искала и, как ей казалось, нашла все в лице одного немецкого юнкера по имени Бирон. Он получил кое-какое образование в Кенигсбергском университете, но не мог получить никакой ученой степени в силу своей безнравственности и засвидетельствованной склонности к нарушению общественной тишины и присвоению чужой собственности. Нет нужды упоминать, что фамилия этого авантюриста не имеет ничего общего с фамилией французских Биронов (Biron), ибо только благодаря чистейшей наглости Buhren осмелился назваться Biron после того, как императрица пожаловала ему орден св. Андрея, а Карл VI австрийский, по особой просьбе императрицы же, титул светлости. Глава же герцогской фамилии Biron во Франции вместо того, чтобы протестовать против этого, испытывал какое-то удовольствие, говоря своим окружающим, что похититель не мог найти в Европе лучшего имени. Таким образом, этот авантюрист перешел в историю с украденным именем, и самый позорный период русской истории до сих пор обозначается названием Бироновщина. По письму от 30 декабря 1738 года, хранящемуся еще в Дрезденских архивах, видно, что императрица, страдавшая подагрой и скорбутом, все заботилась об увеселениях Бирона. Что же касается управления, то оно было в руках фаворита, которому императрица пожаловала титул курляндского герцога. Бирон, правда, часто советовался с Остерманом, но, не доверяя ему, он следовал его советам только тогда, когда они одобрялись неким евреем Липманом. Таким образом, в конце концов, этого еврея можно было считать истинным повелителем России. Так возник авторитет иностранцев в империи и в то же время было положено основание той ненависти к немцам, которая еще жива в России, но которая представляет из себя нечто совсем иное, чем расовая ненависть.