Очерки по истории политических учреждений России

Но оставив в стороне спорадические вспышки гнева, нужно тем не менее признать, что вообще русский подданный остается тем, что он есть в действительности, т. е. скорее плательщиком налогов, чем гражданином. Разделенный на две неравные части, меньшинство — благородных, предназначенных для занятия должностей в военной и гражданской службе и поэтому освобожденных от всяких других повинностей, и большинство — подлых людей, обязанных своими деньгами обеспечивать функционирование всей государственной машины, русский народ продолжал из поколения в поколение поддерживать систему, которая менее всего пользы приносила ему. Как объяснить столь ненормальное явление? Тем более ненормальное, что в самих учреждениях нельзя найти ничего подобного тем учреждениям, которые даже в эпоху падения Византии продолжали удерживать единство Римской империи. Русские историки указывают как на главные характерные черты русского народа на патриотизм и приверженность законной власти. Но патриотизм, по определению одного из них — Карамзина, это, собственно говоря, любовь к учреждениям своей страны. Однако, как было указано, со времени Петра не было собственно русских учреждений, ибо те, которые существовали, были шведского, немецкого или французского происхождения. А если вспомнить, что на русском престоле были ребенок немецкого происхождения, любовница и позже незаконная дочь великого Петра, то станет ясно, что русские не вправе утверждать, что приверженность законной власти является характерной чертой для их соотечественников. На самом же деле единство России и внутренний мир поддерживались, главным образом, силою военного деспотизма.

Тем не менее никакой военный деспотизм не мог быть продолжительным, если бы не находил в одном или нескольких классах населения заинтересованных союзников. В полном понимании этой истины и заключается разгадка так называемого величия Екатерины II: ей удалось сделать русское дворянство опорой самодержавия. Ее предшественницы Анна и Елизавета старались только восстановить учреждения великого реформатора. Так, Анна уничтожила высший совет и говорила о восстановлении всей прежней власти сената. Конечно, это были только обещания, потому что в действительности императрица управляла при помощи своего фаворита и частного совета, душой которого был хитрый Остерман. Елизавета была более расположена к восстановлению петровских учреждений. Она предоставила отправление высших административных функций сенату, подчинила ему разные коллегии и восстановила важную должность генерального прокурора, настоящего первого министра или министра внутренних дел, называемого, по характерному выражению Петра, «всевидящее око царево».

Но эти реформы очень мало способствовали пересаждению бюрократии на русскую почву. Это видно из следующих фактов. «По личному свидетельству Екатерины, она при восшествии на престол застала несколько тысяч дел, не рассмотренных еще сенатом, и в одном только судебном ведомстве 6 тысяч неразрешенных процессов, многие из которых были начаты еще в 1712 году. Опять-таки по сообщению императрицы низшие чиновники обращали так мало внимания на приказания сената, что эти приказания приходилось повторять по два или три раза для того, чтобы они были, наконец, исполнены. С другой стороны, единственным результатом введения системы чиновных шпионов в виде прокуроров и фискалов было создание новых способов для преступника ускользнуть от преследования, самому донося на других. Стоит упомянуть по этому поводу историю одного знаменитого вора. Как только он увидел себя в опасности быть арестованным за свои преступления, он произнес магическую формулу: «слово и дело», превратившись таким образом внезапно из обвиняемого в обвинителя. Много лиц было на основании его обвинений брошено в тюрьмы и предано пыткам, а сам он ускользнул от всякого наказания. Однако вновь созданная бюрократия унаследовала от старого московского порядка знаменитую идею о том, что вымогательства у населения являются для чиновников естественным способом добывать средства существования. Правда, лица, избиравшие карьеру чиновника, не упоминали уже в просьбе о назначении традиционной формулы: «дайте мне воеводство, дабы я мог прокормиться», но они принимали взятки от жалобщиков и вымогали деньги и подарки натурой простым обещанием немедленно заняться принесенной им жалобой. Нужно ли говорить, что эти обещания обыкновенно не выполнялись и что старый русский термин волокита не потерял своего смысла при новом режиме, который, как казалось великому реформатору, создан им по европейскому образцу? Все классы общества сильно страдали от плохого управления, как это явствует из адресованных Екатерине II депутатами собраний 1767 года просьб реформировать все законодательство России. Некоторые доходили до требования смертной казни для чиновников, изобличенных во взяточничестве.