Очерки по истории революционного движения в России XIX и XX вв

Вы помните, что взрыв в 1905 году был очень облегчен той трещиной, которая образовалась в русском правящем классе благодаря антагонизму интересов промышленного и торгового капитала. Вы помните, однако, что этот антагонизм был не очень глубоким, и что неглубок он был благодаря тому, что оба капитала слишком хорошо чувствовали опасность, которая им грозила со стороны массы. Поэтому они не разодрались между собой до конца, а покончили компромиссом. Положение зимы 1916/17 г. тем и характеризуется, что эта опасность, опасность массового взрыва, совершенно ушла из поля зрения этой задерживающей силы, нашей империалистской буржуазии, как можно охарактеризовать этот блок целиком, не выделяя оттуда помещиков и фабрикантов, торговый капитал и промышленный капитал. Казалось, что после кровавой эры столыпинщины больше массовому движению не подняться. Я не знаю и не берусь объяснить, как могла сложиться такая иллюзия у людей, которые пережили питерское рабочее движение летом 1914 г., но что такая иллюзия была, это доказывается откровенным признанием Милюкова, сделанным Палеологу, прознанием, которое вы могли прочесть в моей статье. «Мы этого совершенно не ожидали», сказал Милюков. И весь образ действия буржуазной верхушки ясно показывает, что они действительно не ожидали массового выступления рабочих. Повторяю, это дело дальнейшего анализа. Мы далеко не вскрыли всех деталей этой революции, не выяснили до конца, что привело русскую буржуазию к этой странной аберрации, что массовый взрыв невозможен. Но самый факт налицо. Его признал Милюков, и он сквозит сквозь всю политику верхушки империалистской буржуазии в это время. Не решившись из-за массового движения додраться до конца в 1905—1907 г. г., тут они эту решимость нашли. Революция февраля, по нашему марта, 1917 г., была, конечно, не вызвана (чем она была вызвана, вы знаете), но облегчена в чрезвычайной степени тем, что на верхушке в это время происходила волосянка людей, совершенно забывших, что на свете есть рабочие, есть революционный пролетариат, и что этот пролетариат в один прекрасный момент может схватить за шиворот обоих дерущихся и потащить их в такое место, куда они итти не желают.

Обыкновенно то, что происходило зимой 1916—1917 г. г. изображают как чисто придворный спор. Но уже непосредственный наблюдатель, тот же Палеолог, прекрасно видел, что корни лежат глубже, что помимо придворных сфер в этом споре заинтересованы некоторые силы общественные, по-старому выражаясь. Анализируя положение марксистски, мы легко вскрываем, в чем заключалось основное противоречие. По наружности это был как будто спор прогрессивного блока с самодержавием, если хотите персонально, Милюкова и Гучкова с Распутиным. Прогрессивный блок — это было политическое представительство буржуазии, взявшей фактически в руки власть, в 1915 г. военная экономика держалась» буржуазией в руках непосредственно путем «особого совещания», а в Думе ее представлял особый блок, шедший от кадет налево до националистов направо и носивший название прогрессивного блока. Как будто дела сводилось к дуэли между этим блоком, с одной стороны, к самодержавием в лице, главным образом, Распутина, с другой. Но это внешняя, повторяю, оболочка... На самом деле противоречие было гораздо более глубокое. Мы тут имеем последнюю дуэль тех двух противников, борьба которых составляет, как вы помните, фон всей русской истории XIX и начала XX века, все тех же самых двух видов капитализма, интересы которых не могли вполне примириться на русской почве. В начале войны, несомненно, доминировал торговый капитал. Задача захвата проливов — это была задача торгово-капиталистическая. Это был эпизод борьбы России за торговые пути. Промышленный капитал, как вы помните, в первые месяцы отнесся к войне довольно прохладно, но постепенно, по мере того, как война оказывалась великолепным рынком, с лихвой заменявшим обычный рынок, на котором уже было тесновато русской промышленности, по мере того как, с другой стороны, прекращение всякого вывоза из России отнимало у торгового капитала всю прелесть войны, надежда на то, что война кончится в 3—4 месяца блестящей победой, не оправдалась, урожай 1914 года был потерян, урожай 1915 года был также потерян, урожай 1916 года также не был вывезен за границу, — по мере того, как шло это, — интересы торгового и промышленного капитала должны были переместиться. Промышленный капитал чем дальше, тем больше втягивался в войну, торговый капитал чем дальше, тем больше начал скучать и горько осуждать войну. Это сказалось во взаимоотношениях прогрессивного блока, который представлял собой, главным образом, промышленный капитал, и придворных кругов дворянства, которые искони представляло собой на Руси торговый капитал, ибо помещик был как вы помните, агентом торгового капитала.