Очерки по истории революционного движения в России XIX и XX вв

Если вы теперь возьмете соответствующие цифры вот этого периода, который я теперь с вами изучаю, — периода промышленного подъема после 1909 года, вы получите другую картину. Я беру цифры капиталов разрешенных акционерных компаний, русских и иностранных. В. 1908 году было разрешено 108 русских компаний с капиталом в 103,4 миллиона рублей, иностранных компаний было разрешено 12 с капиталом в 9 миллионов рублей; в 1909 году русских компаний 116, с капиталом в 95 милл. руб., заграничных — 15 с капиталом в 12,9 милл. руб.; в 1910 году русских компаний 181 с капиталом в 190 милл. руб. и заграничных — 17 с капиталом в 33 милл. руб.; в 1911 году русских компаний 222 с капиталом в 240 милл. руб., заграничных — 40 о капиталом в 80 милл. руб1; в 1912 году русских — 322 с капиталом в 371 милл. руб., иностранных — 20 с капиталом в: 30 миллионов рублей; в 1913 году русских компаний — 343 с капиталом в 501 милл. руб., иностранных — 29 с капиталом в 44 милл. руб. Сравните эти два ряда цифр и вы увидите, до какой степени иностранный капитал в русской промышленности играет все меньшую и меньшую роль и все большую и большую роль играют русские капиталы, притом выросшие не из казенного сундука, а, так сказать, естественным путем накопления. Как шло это накопление, мы увидим из других цифр, сравнив с ними цифры нашего хлебного вывоза. Наш хлебный вывоз рос в такой пропорции. Если возьмем количество пудов в 1900 году за 100, в 1909 году будет 182, в 1910 году — 196, в 1911 году — то же. А если возьмем ценность этого вывоза и возьмем 1900 год за 100, то в 1909 году будет 249, н|1910 году — 245, в 1911 году — 241, — словом, ценность вывоза увеличилась в П/з раза сравнительно с его объемом. Тут уже играли роль те высокие хлебные цены, о которых я говорил неоднократно. И вот эта-то золотая река, которая лилась в карман русского капитала в виде активного торгового баланса (активный баланс в 1909 году достиг огромной, рекордной цифры в 581 милл. золотых рублей), это-то и оплодотворяло теперь русский капитализм, который рос не на счет притока заграничных капиталов, как это было раньше, а на счет «туземного» накопления. А в результате этого русский капитализм стал гораздо смелее, гораздо резче, и в 1912 году дошел до того, что образовал собственную оппозиционную партию, так называемую прогрессивную партию, во главе которой стоял Струве как идеолог, и Коновалов, крупный промышленник, впоследствии министр торговли и промышленности временного правительства, — партию, которая была правее кадетов в смысле программы и левее их в смысле тактики, говорила с правительством гораздо более решительным языком, нежели говорили кадеты. Но кадетская партия, партия, воплощавшая главным образом идеологию русского капитализма, как я вам говорил, не представляла собой непосредственно промышленности. Непосредственно наши промышленники до тех пор группировались в партии октябристов, во главе которых стоял Гучков. Вот это появление у октябристов левого крыла — прогрессистов, — которое, повторяю, держит себя с начальством гораздо более самоуверенно и дерзко, нежели держали кадеты, чрезвычайно характерно.

Параллельно с тем, как в деревне растут слои, враждебные в конечном счете торговому капитализму и самодержавию, в городе, среди крупной буржуазии растут оппозиционные настроения; и немудрено, что у многих очень опытных и хороших марксистов в это время явилась иллюзия, что Россия вступила на путь прусского типа развития. У нас будет, говорили они, более или менее нормально развиваться буржуазная конституция, подталкиваемая, конечно, рабочим массовым движением, но без новых кризисов, без новых революционных сдвигов. На этой почве, как вы, может быть, знаете, ушел из партии Рожков, который заявил, что буржуазная революция в России кончена, что социалистическая революция в России — момент очень далекий и что нам теперь нужно перестраиваться по меньшевистскому образцу, ликвидировать подпольную организацию и т. д. Подробности этой истории вы узнаете из лекций по истории партии.

Вот каковы были экономические и политические последствия того, что я для краткости назвал столыпинской политикой и что, конечно, точнее будет назвать политикой торгового капитала в России после первой рабочей революции. Внутри страны, таким образом, назревало как будто нечто устойчивое! Я не буду гадать, — гадать в истории самое грошовое дело, — я не буду гадать, что было бы, если бы и во внешней политике все обстояло так же благополучно, как и во внутренней. Факт тот, что во внешней политике дело обстояло далеко не так благополучно, как внутри, и что к концу этого периода на горизонте русской экономики с этой именно стороны, со стороны заграницы, начинает скопляться все большее и большее количество черных туч.