Очерки по истории русской церковной смуты

Однако он говорил суровую правду и представителям власти, о чем свидетельствует хотя бы «Докладная записка», поданная им 1 февраля 1923 года во ВЦИК, текст которой мы приводим ниже, прося извинения за грубые выражения, к которым имел особое пристрастие покойный владыка. «Советская власть не только безрелигйозна, но и антирелигиозна, — писал епископ Антонин. — Социалистическое строительство, будучи идейным противником всякой религии — опиума для народа, — по этому самому не может, а значит юридически и административно не должно, пользоваться культом для своих целей. Этой тенденцией был продиктован основной акт, устанавливающий отношение церкви к государству в революционной России, именно декрет об отделении церкви от государства. Брать для себя из признанного зачумленным района не только логически противоречиво, но предосудительно. На этой точке зрения и стоял декрет об отделении церкви от государства, когда предоставлял храмы, ставшие собственностью государства, в бесплатное и бессрочное пользование группам верующим. Но в январе месяце нынешнего года наша государственность изменила свое отношение к церковникам: не отступая от принципа изоляции церкви и бесправия ее в государстве, социалистическое государство стало на путь эксплуатации культа. Клеймя культ, как эксплуатацию народного невежества, власть сама встала на путь корыстного использования церкви. Один из известных правительственных работников (Луначарский) недавно называл на публичном диспуте культ — духовным онанизмом. Новая политика по отношению к церковникам равносильна использованию спермы, извергаемой онанистом; таковы все новые мероприятия по отношению к культу — обложение церквей арендной платой за помещения, выборка промысловых патентов и т. д. И так как для всех этих мероприятий нет ни идеологических, ни юридических оснований, то они применяются прирав-нительно, а потому и произвольно. Культ приравнен к торгово-промышленному занятию… Ему нет ниоткуда помощи: идейно он отрицается, фактически он разрушается, юридически совершенно беззащитен: служение культу — ремесло, перед которым закрывают двери все профсоюзы; организация культа не может получить легализацию… А потому у власти, борющейся за социальную правду, экономическая эксплуатация культа не может быть допустима. Если это церковный нэп, то он требует и иной церковной юстиции, а вместе с тем и новой церковной идеологии, что и желаем осветить перед ВЦИК — ВЦУ, а до изменения этого просим экономическую эксплуатацию культа, как капиталистическую тенденцию, приостановить».

Докладная записка, подписанная председателем ВЦУ митрополитом Антонином, была подана во ВЦИК 1 февраля 1923 года. ВЦИК вынес следующее решение: «Временно, впредь до коллегиального рассмотрения дела по существу доклада, все налоги, имеющие специфическое отношение к культу, отменяются».

Политическую позицию епископа Антонина можно охарактеризовать как «прогрессивное православие»: все ценное, что революция несет людям, приветствуем, всякую связь с контрреволюцией отвергаем, но приспособленцами и подхалимами не были и не будем.

Искренность епископа Антонина привлекала к нему симпатии людей различных лагерей, в частности, он всегда пользовался уважением в среде интеллигенции. И среди коммунистов у него были друзья. Можно назвать, например, Петра Гермогеновича Смидовича (1874–1935), члена РСДРП с 1898 г., а с 1917 до 1935 г. члена Президиума ВЦИК и члена ЦКК. С давних пор его связывала с Антонином большая дружба, возникшая, как говорили, еще в гимназические годы. И другие представители власти, например, М.И.Калинин, относились к Антонину с уважением, как к искреннему идейному человеку.

Церковное обновление епископ Антонин понимал прежде всего как духовное возрождение людей церкви, которые должны вернуться к апостольской чистоте нравов, поэтому-то он категорически отвергал реформы «Живой Церкви», которые вели к понижению нравственного уровня духовенства. В эти годы, когда монашество подвергалось всеобщим нападкам, Антонин был единственным церковным деятелем, который поднял голос в его защиту. Вместо уничтожения монашества он предлагал его реформу. «В монастыри, — говорил Антонин в беседе с корреспондентом одной из провинциальных газет, — должны поступать лишь немногие, решившие действительно отказаться от жизни, уйти от мира. В число монахов должны приниматься лишь твердо решившие взять на себя тяжелый обет, а не масса здоровых и жизнерадостных людей, коим жизнь монастыря дает материальные блага. Вся деятельность монашествующих должна быть общеполезна и проникнута христианским милосердием помощи несчастным». (Калужская коммуна, 1922, 31 мая, № 119, с.1.)