Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время

Окруженный войсками и двором, Самозванец уже издали стал распоряжаться Москвой. Он послал туда войско под начальством Басманова, а для управления делами отправил князя В. В. Голицына и с ним давно знакомых Самозванцу князя Вас. Мосальского-Рубца и дьяка Богдана Сутупова. Эти последние в 1604 году сдали Самозванцу Путивль и затем снискали его доверие, управляя в Путивле делами во время долгой стоянки там Самозванца. Из названных четырех лиц составилась комиссия, которой новый царь приказал «ведать Москву» и приготовить ее к царскому прибытию. С приездом в столицу этой комиссии в государстве настал окончательно новый правительственный порядок. Нареченному царю Димитрию вместе с военной силой стал служить и весь правительственный механизм.

Какое же положение дел застали в Москве новые административные лица?

Вскоре же после кончины Бориса, когда вопрос о дальнейшей судьбе московского престола сам собой вырастал перед грубыми и неискусными умами московской толпы, а слухи о Самозванце все более и более раздражали ее любопытство, уличная чернь отложила прежнюю сдержанность, стала обнаруживать беспокойство и волновалась. Она громко выражала желание видеть мать царевича Димитрия, инокиню Марфу, говорила о необходимости возвратить в Москву «старых вельмож», знакомых с событиями 1591 года, иначе говоря, Нагих. Народ желал иметь точные сведения о действительной судьбе углицкого царевича, а правительство не решалось их дать, опасаясь, что лица, близкие к углицкому делу, могут извратить его обстоятельства в пользу Самозванца, если станут говорить о деле с толпой. Из этих лиц на одного В. И. Шуйского считали возможным положиться и потому выпустили его к толпе. Он объяснял народу, что настоящего царевича действительно похоронили на Угличе и что взявший на себя его имя есть самозванец. Не знаем, сильно ли это подействовало на слушавших и действительно ли князь Василий потом в частных беседах говорил противоположное, но, во всяком случае, про эти уверения Шуйского забыли, когда беглецы из-под Кром принесли громовую весть об измене войска и бояр. Деморализация военной толпы передалась толпе уличной, страх бежавших заразил москвичей. В то время, когда одни сообразили, что нет более правительства и что они остаются, до поры до времени, на своей воле, другие почувствовали, что нет более порядка и надобно самим думать о своей безопасности и целости. Малейшая тревога разнуздывала одних и повергала в панику других. Когда прошел слух, что знаменитый атаман Корела стоит с казаками недалеко от Москвы, власти приказали возить пушки к стенам и валам. Делалось это очень вяло, и толпа издевалась над военными приготовлениями, а зажиточные люди спешили прятать свое добро, одинаково боясь и казаков Корелы, и московской уличной черни. Зловещий признак социального междоусобия вставал над Москвой в эти дни политической безурядицы, и постороннему наблюдателю представлялось, что служилое и торговое население Москвы «чрезвычайно боялось бедной разоренной черни, сильно желавшей грабить московских купцов, всех господ и некоторых богатых людей». Этот внутренний враг, толпившийся на московских площадях и рынках, для общественных верхов казался даже горше наступавшего на Москву неведомого победителя.

Неопределенность положения тяготила особенно потому, что от победителя не было вести. Грамоты Самозванца не доходили до населения, ибо их успевало перехватывать правительство Годуновых. Только 1 июня, стало быть, недели через три после известий о сдаче армии Самозванцу, московские люди услышали впервые милостивое обращение к ним нового царя. Его грамоту гонцы Г. Пушкин и Н. Плещеев успели разгласить в подмосковном Красном селе, большом и богатом, похожем на город. Красносельцы толпой, с которой не могла справиться годуновская полиция, проводили гонцов в самую Москву. Народные массы слушали их грамоту на Красной площади и склонились на сторону нового царя. Бояре дали увлечь себя в народном потоке, и Годуновы пали. В успехе нового царя одни видели торжество правды и Божий суд над домом Бориса, другие – только выход из тяжкого кризиса, третьи же – повод к тому, чтобы проявить наболевшее чувство злобы на «сильных» людей, на произвол их и обиды, на тяготившие последствия общественного неравенства. По меткому выражению Ис. Массы, в это время каждый мог скоро отыскать своего врага.

Вместе с низвержением правительства по всей Москве весь день происходил грабеж: грабили не одних Годуновых и их близких, но и людей далеких от правительства и ни к чему не причастных, например служилых и торговых немцев. Арестом Годуновых и водворением их на старом годуновском дворе руководили вельможи, взявшие дела в свои руки, грабежом же занималась чернь, у которой явился подстрекатель из числа тех же вельмож, именно Б. Бельский, допущенный в Москву после смерти Бориса. Так верх и низ московского населения произвели переворот 1 июня, после чего боярство двинулось навстречу царю Димитрию, а прочее население стало готовиться к приему царя в столице[86].