Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время

На приволье «дикого поля» легко можно было укрыться от всякого врага и избежать всякого надзора. Если Москва не могла прибрать к рукам казачества, то и вновь возникшие казачьи городки с их выборными атаманами не могли привить дисциплину и порядок, а вместе с тем дать жилище и обеспечение толпам вольницы, бродившим вдали от этих городков. Некоторое устройство получило сосредоточенное в Раздорах низовое «войско»; верховые же казаки, раскинувшиеся на громадном пространстве от Путивля и Белгорода до нижней Волги, жили и действовали в полной разобщенности. Когда число их увеличилось от более энергичного выселения из государства, их юрты и ухожаи уже не могли кормить всего населения, и оно частью обращается к разбою, частью ищет более приглядного промысла. Увеличивается число «воровских» казаков, но растет число и тех, которые обращаются к государству, или просто возвращаясь в оставленную родную среду, или предлагая правительству свою казачью службу. Нередко встречается в документах конца XVI и начала XVII века указание на то, как выходят с Поля в государство бывшие казаки: один «погулял на Волге в казакех, а с Волги пришед пожил в монастыре»; другой «побыл на Поле в казакех у атамана у Ворона у Носа лет с восемь, а с Поля пришел в Новгород проведывати родимцев»; третий, родом из Великих Лук, попал в полон в Литву, из Литвы вышедши, «был на Дону», а затем пришел обратно в новгородские места; четвертый, непрерывно бродя из места в место в Поволжье, много раз менял казачье состояние на батрачество в поволжских городах и уходил обратно в казачьи юрты. Так действовали гулящие люди в одиночку. Обращались они к государству и целыми отрядами. Во второй половине XVI века, как мы не раз уже видели, правительство московское на «диком поле» и в понизовых городах деятельно устраивало оборону вновь завоеванных и занятых местностей. Для крепостных гарнизонов и пограничной милиции оно нуждалось в людях и «прибирало» их отовсюду, откуда могло. Охотно оно принимало и само звало на свою службу и полевых казаков. Еще в XV веке бывали казаки в московских войсках, а в XVI они состояли на московской службе в громадном количестве. В каждом южном городке в составе гарнизона были казаки, обеспеченные поместьями или кормовыми и денежными дачами. Там, где «гулящих» людей прибирали в казаки поодиночке, они служили под начальством голов и сотников, назначаемых от правительства; там же, где казаки взяты были на службу целыми отрядами, у них были свои атаманы. Этим атаманам правительство поручало и дальнейший прибор казаков. Таков был «атаман польский» Михайло Черкашенин, имя которого прославлено даже в песне[20]. Мы видим его с казаками в 1572 году на государевой службе в Серпухове в большом полку; его же прибора поместные казаки провожают послов на Поле, и мы узнаем, что испомещены они между прочими в Рыльском уезде. И тот же Мишка Черкашенин поднял донских казаков на Азов за то, что крымский хан казнил его сына Данила: «Казаки донские (говорил хан) за Мишкина сына Азов с отцом (то есть с самим Мишкой) взяли и лучших людей у меня взяли из Азова 20 человек, да шурина моего», и всех их казаки хотели было отдать в обмен за Мишкина сына. Так велико было влияние атамана, который действовал и на «берегу», и на Севере, и на Дону. С помощью таких-то вожаков, выдвигаемых степной жизнью, московское правительство и могло привлекать на свою службу бродячие станицы казаков. Когда в 1591 году готовился поход на Терек и Койсу, правительство рассчитывало собрать в Астрахани более 1500 вольных казаков и для такого числа заранее готовило запасы и жалованье. Через таких же атаманов привлекали на свою службу казаков и частные лица. Известные Строгановы постоянно держали у себя казачьи станицы, и в большом числе: в 1572 году прислали они в Серпухов на государеву службу 1000 казаков с пищалями; десять лет спустя несколько сотен их с Ермаком послали они за Камень. Были казаки на службе и у бояр в вотчинах – у князя И. Ф. Мстиславского на Венёве, позднее у И. Н. Романова под Калугой.

Принимая на себя службу, казачьи станицы иногда должны были обращать свои силы на свою же братию, тех казаков, которые «воровали», то есть жили грабежом на Поле и на реках. Они ловили этих «воровских» казаков и приводили их в города, но и сами иногда терпели от них и становились жертвами служебного долга. Однако это не влияло на чувство солидарности, которым связаны были все казаки в одно независимое от государственных порядков товарищество. С государевой службы можно было отъехать или «сойти» на Поле и рассчитывать на добрый прием в «польских» станицах, снова «почать стояти с ними вместе». Когда из Серпухова в 1593 году сбежал с государевой службы казак и, приехав «назад в войско», стал рассказывать атаманам и казакам, что «на Москве их товарищем нужа великая: государева жалованья им не дают, а на Дон не пускают… а иных в холопи отдают», – то этот рассказ возбудил сочувствие казачества и отвратил многих от службы Москве.