Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время

Итак, выросшее численно к концу XVI века казачество еще не объединилось в какой-нибудь правильной организации. Донская община, получившая в XVII веке определенное устройство, в XVI только еще зарождалась; она не захватывала в свой состав не только всех живших на Поле казаков, но даже и всех собственно донских. Верховые донские юрты и городки и казачество прочих рек и речек жило в розни, даже во взаимной вражде: московские казаки громили черкас, черкасы громили московских, служилые сбивали с речных и степных путей «воровских» казаков, воровские грабили и убивали служилых. Масса казаческая в хаотическом брожении легко переходила от разбоя к службе государству, от борьбы с басурманами к насилию над своим же братом казаком. Одно сознание личной независимости и свободы от тягла и принудительной службы, одна вражда к привилегированным землевладельческим классам, «лихим боярам», и отвращение от земледельческого труда, который вел тогда к закабалению работника, объединяли казаческие толпы, противополагая их служилому и тяглому люду, жившему в государственном режиме. С точки зрения современного общежития мало понятно это брожение народных масс на границах государства и еще менее понятна та легкость, с какой эти массы входят во временное общение с тем самым государством, из которого они только что вышли и которому повиноваться они вовсе не расположены. Все это – своеобразные явления той эпохи, когда государство, рожденное порывами к объединению сознавшей себя народности, определило свой национальный характер, но не успело еще определить территориального состава и социального склада[21].

Глава 2 Кризис второй половины XVI века

I Симптомы кризиса и его определение

Мы закончили обзор Московского государства и знаем, как сложен был его состав и как разнообразны были по характеру его части. Торгово-промышленные северные области со значительным развитием независимого от частных владельцев крестьянского землевладения, с процветанием сильного не одним многолюдством, но и достатком тяглого посада, с почти полным отсутствием служилого люда на поместьях – мало походили на южные окраинные области, в которых все почти земледельческое население было «прибрано» на государеву службу и пахало на собственном своем «поместье» и на государевой пашне, в которых на посадах почти не было тяглых людей и северный «мир» заменен был стрелецкой сотней и казачьим прибором. Западная часть государства, с ее старинными торгово-промышленными городами Новгородом и Псковом, которые втянули в себя все силы и интересы, руководившие хозяйственной жизнью края, и процветали в то время, когда окрестные места теряли исконное промышленное население, меняя его на пришлое военное, – мало имела общего с восточными областями или Низом, где, наоборот, только что начиналась хозяйственная деятельность русского племени и рядом с военными гарнизонами оседал мирный земледелец и промышленник, недавно пришедший из «верховых» городов. Наконец, центр государства, в котором крестьяне бросали свою пашню, посадские оставляли свой посад, служилые люди «пустошили» свои поместья и вотчины, а монастыри прибирали к своим рукам брошенное и запустошенное, представляет собой некоторый хаос, образовавшийся на развалинах прошлого порядка, и тем напоминает нам «дикое поле», на котором в таком же хаотическом брожении носились элементы этого прошлого порядка, еще не улегшиеся, да вряд ли и способные улечься в какую-либо форму гражданственности и образовать собой новый порядок.

Теперь нам предстоит познакомиться с теми внутренними движениями в московском обществе и государстве, которые происходили в XVI веке и привели государство, изученное нами, к серьезнейшему кризису и смутам.

Мы следуем тем из наших писателей, которые полагают, что Смута начала XVII века имела корни в московской жизни, а не была сюрпризом, приготовленным Московскому государству польскими «кознями» и папской «интригой». Разумеется, мы назвали бы политику Речи Посполитой и папской курии недальновидной и неискусной, если бы она не умела вовремя понять и оценить происходившие в московской жизни замешательства и если бы она не пыталась извлечь из них свою пользу. Но мы не думаем, что эта политика могла привить здоровому политическому телу заразу междоусобия и могла поднять народные массы друг на друга без причин, лежавших в их быте. Думать так – значит отказываться от всякой надежды понять действительное значение Смуты и правильно объяснить ее происхождение.