Очерки по истории зоологии

Опыты, схожие с опытами Спалланцани, проделал русский ученый, украинец, профессор М. М. Тереховский (1746–1790). Он опубликовал их в 1775 г. Но в описаниях спора Бюффона и Спалланцани имя Тереховского обычно отсутствует, — о нем просто забыли.

Спор Спалланцани с Бюффоном не разрешил вопроса о возможности самозарождения. Не был разрешен и второй важный вопрос, именно — правильна ли теория «вложенных зародышей», т. е. сваммердамовская теория «матрешек», иначе — теория преформации. Знаменитый анатом и физиолог Альбрехт фон Галлер (A. von Haller, 1708–1777) и натурфилософ Боннэ, не говоря уже о менее звучных именах, придерживались теории «вложенных зародышей». Если и бывали споры, то о пустяках: где «вложены» эти зародыши — в яйце или в сперматозоиде. Галлер настаивал на яйце и уверял, что в яичнике библейской Евы имелось не менее двух миллиардов зародышей, полагая, очевидно, что большего числа поколений людей земле все равно не придется увидеть. Левенгук и его сторонники-анималькулисты доказывали, что все дело в сперматозоиде. Очевидно, ни тем, ни другим не приходило в голову следующее: каких же размеров должен быть этот «последний зародыш», эта «матрешка двухмиллиардного поколения»? Впрочем, такого рода вопросы ускользали от внимания и в более поздние времена; ведь и Вейсман с его теорией зародышевой плазмы оказался не в лучшем положении, хотя и наделил «матрешками» и яйцо и сперматозоид сразу и придумал мудреные названия для своих «матрешек», полагая, очевидно, что «матрешка», переименованная в «матильду», станет от того иной.

Фантастические рисунки из книг микроскопистов XVIII века:

1 — клещ (Жобло, 1718); 2–4 — голова блохи (Ледермюллер, 1761); 5–6 — ветвистоусый рачок (Эйхгорн, 1781); 7 — водяной клещ (Эйхгорн, 1781); 8 — малощетинковый червь (Рёзель, 1755).

Правда, еще умнейший из натуралистов XVII в. Вильям Гарвей (W. Harvey, 1578–1657), открывший круги кровообращения, утверждал, что в «рубчике» куриного яйца нет будущего цыпленка, что цыпленок «образуется путем прироста возникающих частей», и что «не все части возникают сразу». Но биологи XVII и XVIII вв. были в подавляющем большинстве либо последователями Лейбница, либо картезианцами. Декарт и картезианцы, его последователи, признавали вселенную за некий механизм, жизнь — за частный случай этого механизма, а организмы — за машины, созданные в готовом виде при сотворении мира. Лейбниц, отвергавший воззрения картезианцев, провозглашал уже чисто религиозное учение о единовременности творческого акта. Теория «матрешек» вполне удовлетворяла этим учениям, а потому и держалась прочно. Блестящий популяризатор Бюффон выступил было против теории «вложения зародышей», но не сумел противопоставить ей ничего убедительного и оказался между двумя стульями, хотя его товарищ по войне с Спалланцани из-за самозарождения инфузорий, аббат Нидгэм, и уверял, что эпигенезис (новообразование признаков в процессе развития зародыша) — самая религиозная теория.

Л. Спалланцани (1729–1799).

Удар теории преформации нанес Каспар Фридрих Вольф (С. F. Wolff, 1733–1794), родившийся в Берлине и умерший русским академиком в Петербурге. Врач по образованию, Вольф увлекался анатомией и ботаникой. Ему не повезло на родине, — то ли его не ценили, то ли у него не было сильных покровителей, — кафедру получить никак не удавалось. Академия наук в Петербурге в те времена заполняла вакансии преимущественно путем импорта ученых, а так как всего больше ученых было в Германии, то и русские академики частенько оказывались «из немцев». В качестве такого «импортного ученого» попал в Петербург и Вольф. Нужно сказать, что нередко такие ученые оказывались мировыми величинами; таковы были Вольф, математик Эйлер, путешественник Паллас, Карл Бэр и ряд других немцев; но бывали и случаи, когда в кресло академика усаживалась полнейшая заурядность, едва ли пригодная на большее, чем место доцента в захудалом университете. В Петербург Вольф приехал в 1766 г. и, таким образом, 28 лет из 61 года своей жизни провел в России.