Париж встретил Кювье как старого приятеля, хотя он и был в нем новичком: Жюсье, Сент-Илер и другие позаботились о «кандидате в Линнеи». Они быстро нашли ему место преподавателя в Центральной школе Пантеона, а вскоре Кювье оказался и профессором в Музее натуральной истории. Когда его избрали секретарем Академии наук (1800), он встретился здесь с Бонапартом и очень понравился ему своим простым и ясным языком. Через два года его назначили одним из шести инспекторов по устройству лицеев в провинции. С этого началась карьера Кювье — крупного чиновника. В 1808 г. он член верховного совета университета, затем едет устраивать университеты в только что завоеванной Италии (1809–1810), потом в Голландии (1811). Людовик XVIII, сменивший Наполеона, назначил Кювье членом государственного совета, в 1818 г. он президент комитета внутренних дел этого совета, в 1827 г. — директор некатолических религий, в 1831 г. — пэр Франции. Этот неполный перечень показывает, насколько был занят Кювье государственной службой. Одновременно он вел и колоссальную научную работу. Выручали сказочная память и способность работать в любой обстановке.
Кювье умер 13 мая 1832 г. Его мозг весил 1861 грамм, и полушария этого чудовищного мозга были замечательны своим строением.
Сравнительная анатомия, зоология, палеонтология, геология — везде Кювье завоевал «бессмертие».
Анатомией животных занимались и до Кювье, но именно он поднял ее до уровня самостоятельной дисциплины, он создатель науки сравнительной анатомии[42]
. Кювье установил принцип корреляции, по которому организм — целостная система, и ни одна из частей ее не может быть изменена, не вызвав изменения остальных; изменение одного из органов не может не сказаться на всех остальных, изменение любой функции сказывается и на других. Телеологические взгляды Кювье кое-что подпортили в его толковании корреляции: он видел в ней воплощение гармонии, предусмотренной творцом, считал организм чуть ли не совершенством.Кювье создал и науку палеонтологию, причем описал более 150 видов ископаемых млекопитающих и рептилий. Он же автор знаменитой «теории катастроф». Эта теория должна была помочь ему выйти из чрезвычайно затруднительного положения: виды не изменяются, в этом Кювье был твердо убежден, — он был сторонником творческого акта, — но ископаемые портили все дело. Костей мегатерия не встретишь рядом с костями нашей лошади, мамонты не живут в наши дни. Ясно: они давно вымерли, причем во времена мегатерия лошади… сказать «не было» — нельзя: животные были сотворены в шестой день творения, как учила Библия, а Кювье преклонялся перед ее авторитетом. Библейский потоп помог найти выход: это было катастрофой, и таких катастроф могло быть несколько. Земля пережила ряд переворотов, внезапных и ужасных. Разом появлялись новые материки, затоплялись океаном старые. Гибли все животные данной местности, а когда все приходило в порядок, появлялись новые — переселялись из ближайших мест. Одновременно вся земля никогда катастрофам не подвергалась. Последняя катастрофа произошла пять-шесть тысяч лет назад; именно тогда погибли мамонты и волосатые носороги, заселявшие север Сибири. Теория катастроф как будто объясняла и наличие ископаемых костей, и столь странные вещи, как нахождение мамонтов (волосатых слонов) на далеком севере, и многие другие, неожиданные и неприятные для библейского учения факты.
Так, глядя одним глазом в «Книгу бытия», другим на природу, Кювье старался примирить ископаемых животных с текстами писания и пытался заставить мастодонтов прославлять Моисея.
Д’Орбиньи
(A. d’Orbigny, 1802–1857), ученик Кювье, позже довел теорию катастроф до ее логического конца: он утверждал, что после каждой катастрофы происходил новый акт творения. Это было остроумнее «местных катастроф» и переселений животных, но — увы! — плохо вязалось с Библией.«Всякое организованное существо представляет нечто целое, единую и замкнутую систему, части которой взаимно соответствуют. Ни одна из этих частей не может измениться без того, чтобы не изменились другие, и следовательно, каждая из них, взятая отдельно, указывает и дает все остальные».