Очерки по русской семантике

Широкое распространение явлений такого рода в старом русском языке сер. XVIII – начала XIX в., как об этом свидетельствуют многочисленные фактические данные, должно, по-видимому, объясняться по-другому – как отражение неустойчивости и колебаний в долго и трудно складывающихся нормах литературного выражения. Ср., например, думать, говорить (сказать), размышлять мысленно в себе, в мыслях сам с собой, в духе про себя, в душе себе самому и т. п. Ср.: «Господи! – думал я тогда и в мыслях говорил сам с собою, – куда же мне идти и где искать спасения?…» (Д. Головин. Записки, 1819); «Я слушал его и думал себе в душе, что никогда не обращусь к нему более ни с какою нуждою» (И. Плещеев – А. М. Кутузову, 14 марта 1798 г.); «Положение мое показалось мне слишком трудным, и я стал размышлять в себе на уме, кого и кого я мог позвать себе в помощь» (Воспоминания Н. А. Мятлева, 1822 г.) и мн. др. под. Ср. в стилизации: «Да, я помню, я теперь понимаю…, как он при этом обреченно к ней склонялся, как будто он там что-то такое втайне про себя уже наметил…» (Б. Окуджава. Путешествие дилетантов).

Именно в этом ряду фактов находит свое законное место и наш оборот себе на уме, представляющий собой по происхождению объединение местоименного и наречно-именного показателей внутреннего протекания мысли – речи: «Ну, что же, – сказал я себе на уме, – придется начать все сначала…» (К. А. Полевой – Н. А. Полевому, 14 февраля 1820 г.); «…он очень занят принцем Прусским, ездил с ним часа три по городу; Москва ему очень полюбилась. Воротились в пятом часу домой, и Волков, к досаде не самолюбия, не честолюбия, но желудка проголодавшегося, не был принцем удержан обедать и должен был идти в трактир. “Молчи же, принц, сказал себе на уме комендант, – я тебе за это заплачу”…» (А. Я. Булгаков – К. Я. Булгакову, 10 сентября 1820 г.); «Французы, наши наставники, приучили нас видеть в немцах одно смешное, а мы насчет сих последних охотно разделяли мнение их, по врожденной, так сказать, инстинктивной к ним ненависти. Тогда <… > в хорошем обществе кто бы осмелился быть защитником немецкой литературы, немецкого театра? <…> Пристрастные к собственности своей, немцы между тем молчали и себе на уме думали, что придет время, когда они поставят на своем…» (Ф. Ф. Вигель. Записки, III).

В первом из этих примеров представлено исходное состояние: себе на уме здесь – это свободное сочетание двух близких по значению показателей внутреннего протекания речи, каждый из которых может быть опущен без ущерба для целого. При этом форма себе, управляемая глаголом речи, выражает значение внутренней сферы речевого действия через указание на адресата речи, которым является сам говорящий.

Во втором высказывании исходное состояние, сохраняясь внешне без изменений, внутренне поколеблено и сдвинуто. Внутренняя речь обращена говорящим к самому себе как клятвенное обещание и в то же время адресована другому как обещание-угроза. Именно в такого рода контекстах и происходило, как можно предполагать, наполнение оборота себе на уме такими связанными с отрицательной оценкой смыслами, как недоброжелательность, хитрость, злоумышление и т. п. Форма возвратного местоимения себе, будучи знаком автоадресации, в то же время уже готова здесь к тому, чтобы освободиться от этого значения, став чистым показателем внутренней сферы речевого действия. Все сочетание поэтому как будто остается еще свободной связью двух его частей, однако опустить вторую из них уже нельзя. Прикрепленное к глаголу речи (сказал), это сочетание вполне готово от него оторваться. Ср. здесь возможность такой интерпретации, как «…сказал комендант, будучи себе на уме…». Сходная ситуация и в третьем примере.