Очерки по русской семантике

Можно было бы включить в этот далевский ряд еще именование Алексей Алексеич (Лексей Лексеич), которым в те же годы награждали лакеев и солдат (см., например: А. И. Левитов, Московские «комнаты снебилью», 1863; И. Ф. Горбунов. Из московского захолустья, 1864), можно было бы привести немало фактов, подтверждающих справедливость наблюдения Даля и в отношении чувашей, и в отношении калмыков (ср., например, свидетельство современного автора: «Иван Иванович – так называли астраханские приказчики всех калмыков подряд» – А. Балакаев. Страна Бумба, II // Дружба народов. 1977. № 7. С. 108. – Перевод с калмыцкого В. Сидорова), и в отношении русских немцев, «германо-руссов», как назвал их С. П. Жихарев (Дневник студента, 23 июля 1806 г. // Записки современника, – М., 1981. С. 103). Ср. данные о дошедшем до нас альбоме конца XVIII в., который заполнялся в Петербурге, Кронштадте и Нарве и принадлежал лицу немецкого происхождения, называемому в русских записях Иваном Ивановичем (Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома на 1977 г. Л., 1979. С. 4–5). Или водевиль П. Каратыгина «Булочная, или Петербургский немец» (1844), в рецензии на который Н. А. Некрасов писал: «Петербургский немец, одно из интереснейших лиц в огромной и разнородной массе петербургского народонаселения <…> Язык, которым говорит почтенный Иван Иванович Клейстер, – это язык ни русский, ни немецкий, – русский язык на немецкий лад…» (Я. А. Некрасов. Собрание сочинений: В 12 т. М., 1948–1953. Т. 9. С. 135). Ср. также характерное употребление рассматриваемого именования в качестве окказиональной антропонимической марки: «В Красноярск приехал я поутру 7 февраля. Станция находится там при гостинице. Толстый и улыбающийся немец Иван Иванович вышел встречать меня и объявил…» (М. М. Михайлов. Записки, 1862).

Следует уточнить, однако, что в действительности именование Иван Иванович использовалось в России значительно шире и до конца XIX в. было как в жизни, так и в литературе меткой российской натурализации не только немцев и калмыков. Это именование было общим целостным маркирующим именем всех натурализовавшихся нерусских, иноплеменников и иностранцев – независимо от крови, текущей в их жилах, от их подлинного, «природного» имени и от подлинного, «природного» имени их отцов, будь то вывезенный из Персии или из Грузии графом П. Д. Бутурлиным мальчик-сирота, названный Иваном Ивановичем Иноземцевым и ставший отцом прославленного русского врача Ф. И. Иноземцева (Русский архив, 1872. Кн. 2. Вып. 7–8. С. 1409), «капельмейстер для обучения мальчиков волостных музыке», который «был природой поляк, хотя и назывался Иван Иванович Розенбергский» (А. Т. Болотов. Жизнь и приключения, XXII, 1789–1792), финский малыш, сирота Якко, попавший к русским во время русско-шведской войны и названный ими Иваном Ивановичем (В. Ф. Одоевский. Саламандра, 1841), еврей-выкрест репортер Иван Иванович Шмуль (А. С. Суворин. Новое время, 1895) или «старый морщинистый, улыбчивый китаец», директор чайного магазина в предреволюционной Москве «милейший Ван Ваныч Ли» (Б. Евгеньев. Московская хроника//Москва. 1986. № 1. С. 72).

И вот почему, имея в виду свое стихотворение «Прозерпина» (Северные цветы на 1825 год), являющееся вольным переложением XXVIII картины в поэме Эвариста Дефоржа Парни «Превращение Венеры», Пушкин шутя называет его Иваном Ивановичем (письмо Л. С. Пушкину, февраль 1825). Ср. также: «Ребенка при святом крещении назвали Васильем. Отец звал его Вильгельм-Роберт. Мать, лаская дитя у своей груди, звала его Васей, а прислуга Вильгельмом Ивановичем, так как Ульрих Райнер Мария в России именовался, для простоты речи, Иваном Ивановичем» (Н.С.Лесков. Некуда, 2, 3, 1864).[136]