Очерки по теории сексуальности

Поистине удивительно слышать подобное. Припоминаю, что двадцать два года назад, когда я начал вмешиваться в научные споры, старшее поколение неврологов и психиатров крайне снисходительно воспринимало рассуждения по поводу «внушения» и его влияния[188]. С того времени положение дел изменилось полностью: прежнее отрицание за минувшие десятилетия переросло в увлечение на краю одержимости, и произошло это не только благодаря работам Льебо, Бернхейма и их учеников[189], но и благодаря тому, что стало понятно – употребление модного термина «внушение» обеспечивает изрядную экономию в процессе мышления. Ныне никто не знает и не старается узнать, что такое внушение, откуда оно возникает и когда имеет место; достаточно того, что все неудобное в психической жизни можно именовать «внушением». Я не разделяю общепринятого сегодня мнения, будто детские утверждения, все без исключения, совершенно произвольны и не заслуживают доверия. В психическом вообще нет произвола как такового. Недостоверность в детских суждениях опирается на избыток воображения, а у взрослых – на преобладании предвзятостей и предрассудков. Что касается всего остального, даже ребенок не будет лгать без малейших к тому оснований, а в целом дети более склонны придерживаться правды, нежели взрослые. Будет крайне несправедливым по отношению к маленькому Гансу отмахиваться от всех его утверждений. Наоборот, в них вполне очевидно, где мальчик лукавит или старается что-либо скрыть, сопротивляясь давлению извне, где он во всем соглашается с отцом, не имея собственного мнения (эти отрывки нельзя считать доказательствами), и где он, освобожденный от всякого давления, разражается потоком сведений, которые отражают его ощущения и передают то, что до сих пор знал он один. Суждения взрослых не могут притязать на большую достоверность. Жаль, конечно, что никакое изложение психоанализа не способно воспроизвести впечатления, получаемые аналитиком в ходе работы; жаль также, что окончательная убежденность никогда не возникает в ходе чтения, что ее порождает лишь непосредственное участие в наблюдении. Но этот недостаток в равной степени присущ и психоанализу взрослых.

Родители описывают маленького Ганса как веселого и честного ребенка, и таковым он и должен быть, учитывая воспитание, получаемое от родителей, ведь из этого воспитания исключены обычные пороки нашей образовательной программы. До тех пор, пока Ганс в состоянии производить свои исследования в счастливой naivete, пока он не подозревает о возможных душевных конфликтах, мальчик ничего не скрывает, и наблюдения, сделанные до возникновения фобии, не вызывают ни малейших сомнений или возражений. Лишь после начала заболевания и во время психоанализа становятся очевидными несоответствия между тем, что он говорит, и тем, о чем он думает; отчасти причина заключается в том, что бессознательный материал, с которым он неспособен мгновенно справиться, навязывает, по сути, себя мальчику, а отчасти содержание его мыслей провоцируется смущением, обусловленным отношением к родителям. Я утверждаю совершенно беспристрастно, что указанные затруднения ничуть не превосходят собой схожие затруднения у взрослых.

Конечно, при анализе Гансу приходилось говорить много такого, чего он сам не умел сказать, приходилось внушать ему мысли, которые у него самого еще не успели появиться, а его внимание приходилось направлять в ту сторону, каковая виделась желательной отцу. Все это ослабляет доказательную силу анализа, однако подобным образом принято поступать при всяком психоанализе. Ведь психоанализ не является сугубо научным исследованием, это терапевтический прием, который сам по себе ничего не доказывает, который стремится только кое-что изменить. Каждый раз при анализе врач выдает пациенту (когда в большей, а когда и в меньшей степени) некие сознательные представления, посредством которых он оказывается в состоянии опознать и ухватить бессознательный материал. Бывают случаи, когда пациентам требуется большая поддержка, а в других она нужна меньше, однако без подобной поддержки излечение невозможно. Легкие расстройства, пожалуй, пациенты в силах преодолеть и самостоятельно, но вот неврозы им не подвластны, поскольку тут присутствует вторжение элемента, совершенно чуждого нашему «я». Чтобы осилить такой элемент, необходима сторонняя помощь, и только при наличии подобной помощи неврозы поддаются излечению. Если же в самой сути невроза лежит стремление отвернуться от «другого» – как, по-видимому, характерно для группы состояний, обыкновенно обозначаемых dementia praecox, – то указанные заболевания, несмотря на все наши усилия, оказываются неизлечимыми. Можно допустить, что ребенок, вследствие слабого развития интеллектуальной системы, особенно нуждается в помощи. Но все те сведения, которые врач сообщает больному, проистекают из аналитического опыта; будет достаточно убедительно, если ценой этого врачебного вмешательства мы сумеем выявить содержание патогенного материала и одновременно его устранить.