Очерки преступного мира

По воровскому закону, вор не должен в заключении занимать какие-либо административные лагерные должности, выполнение которых вверяется заключенным. Ни нарядчиком, ни старостой, ни десятником вор не имеет права быть. Этим он как бы вступает в ряды тех, с кем вор всю жизнь находится во вражде. Вор, занявший такую административную должность, перестает быть вором и объявляется "сукой", "ссучившимся", объявляется вне закона, и любой блатной сочтет честью для себя зарезать при удобном случае такого ренегата.

Щепетильность преступного мира в этом вопросе очень велика, правоверные толкования некоторых сложных дел напоминают тонкую и извилистую логику Талмуда.

Пример: вор идет мимо вахты. Дежурный надзиратель кричит ему: "Эй, ударь, пожалуйста, в рельс, позвони, мимо идешь..." Если вор ударит в рельс - сигнал побудок и поверок,- он уже нарушил закон, "подсучился".

"Правилки" или "суды чести", где "качают права", и заняты главным образом рассмотрением дел и провинностей, связанных именно с изменой своему знамени, и "юридическим" толкованием того или иного подозрительного поступка. Виновен или невиновен? Утвердительный ответ "судов чести" влечет обычно и почти немедленно - кровавую расправу. Убивают, конечно, не судьи, убивает воровская молодежь. Главари всегда считали, что такие "акты" полезны для молодого вора: он приобретает опыт, закаляется...

На пароходах и поездах в Магадан и в Усть-Цильму стали прибывать осужденные после войны воры. "Военщина" - такое они получили название впоследствии. Все они участвовали в войне и не были бы осуждены, если б не совершили новых преступлений. Увы, таких, как Воронько, было очень и очень мало. Огромное же, подавляющее большинство воров вернулось к своей профессии. Строго говоря, они и не отдалялись от нее - мародерство на фронте стоит довольно близко к основному занятию нашей социальной группы. Среди блатарей-"вояк" были и награжденные орденами. Блатные - инвалиды войны нашли себе новый и очень большой доход - нищенство в пригородных поездах.

Среди "военщины" было много крупных "урок", выдающихся деятелей этого подземного мира. Сейчас они возвращались после нескольких лет войны-свободы в привычные места, в дома с решетчатыми окнами, в лагерные зоны, опутанные десятью рядами колючей проволоки, возвращались в привычные места с непривычными мыслями и явной тревогой. Кое-что было уже обсуждено долгими пересыльными ночами, и все были согласны на том, что дальше жить по-старому нельзя, что в воровском мире назрели вопросы, требующие немедленного обсуждения в самых "высших сферах". Главари "военщины" хотели встретиться со старыми товарищами, которых только случай, как они считали, уберег от участия в войне, с товарищами, которые все это военное время просидели в тюрьмах и лагерях. Главари "военщины" рисовали себе картины радостных встреч со старыми товарищами, сцен безудержного бахвальства "гостей" и "хозяев" и, наконец, помощи в решении тех серьезнейших вопросов, которые жизнь поставила перед уголовщиной.

Их надеждам не суждено было сбыться. Старый преступный мир не принял их в свои ряды, и на "правилки" "военщина" не была допущена. Оказалось, что вопросы, тревожившие приезжих, давно уже обдуманы и обсуждены в старом преступном мире. Решение же было вынесено совсем не такое, как думали "вояки".

- Ты был на войне? Ты взял в руки винтовку? Значит, ты - сука, самая настоящая сука и подлежишь наказанию по "закону". К тому же ты - трус! У тебя не хватило силы воли отказаться от маршевой роты - "взять срок" или даже умереть, но не брать винтовку!

Вот как отвечали приезжим "философы" и "идеологи" блатного мира. Чистота блатных убеждений, говорили они, дороже всего. И ничего менять не надо. Вор, если он "человек", а не "сявка", должен уметь прожить при любом Указе - на то он и вор.

Напрасно "вояки" ссылались на прошлые заслуги и требовали допустить их к "судам чести", как равноправных и авторитетных судей. Старые уркаганы, перенесшие и восьмушку хлеба во время войны в тюремной камере, и кое-что другое, были непреклонны.