Сперва, когда ещё солнце глубоко под дальними горами, кажется, что перед глазами лишь два хребта: впереди — чёрный, спокойный; сзади — белоснежный, с резкими диковинными очертаниями — и весь в сиянии. Потом начинается движение, между этими хребтами и впереди чёрного возникают новые хребты и отдельные вершины. Горы беззвучно перемещаются, строятся. К тому времени, как солнцу показаться из-за дальней вершины, они замирают в строгом строю — и уж на весь день.
Чудесное утро! Встал в 5 часов (хотя лёг в 3 часа) — и радость, радость наполняет душу!
Гоголёнок мой говорит:
— Ну, разве не стоило родиться на свет даже для одного такого чудесного утра!
— Стоило, конечно, стоило, мой умница!
Береговушка говорит:
— В это утро мне кажется, что весь мир — мой дом, и я не могу усидеть в своей норке, — мне хочется обнять крылышками весь свет.
— Вот я тебя поймаю за хвост и хорошенько оттреплю за такие слова! — тоненько рычит Щенок из Первой Охоты. — Потому что этот прекрасный мир — мой, а не твой!
— Маленькие, не ссорьтесь, — говорю я. — Тем-то и хорош этот светлый утренний мир, что всем в нём довольно места и всем в нём прекрасно. Даже стеклоглазый Ястреб сейчас кроток и невинен, как только что вылупившаяся из яйца заряночка. Правда, он схватил и унёс Мухолова, он растерзал куропачьего петушка Бровкина, но это было прошлым днём, и он не помнит об этом.
Утро как стёклышко. Даже туман на озере кажется чьим-то тёплым дыханием, на минуту замутившим гладкую поверхность зеркала, — и так легко с него сходит.
Птицы, научите меня вашим песням, вашим гимнам Пресветлой Утренней Жизни!
За это я попрошу людей устроить вам на моей могиле бесплатную столовую, где вы всегда найдёте себе еду в лихое время бескормицы, уютные спаленки и надёжные ухоронки от врагов, а летом приют для гнезд…
— Это можно, — сказал Красноголовый Воробей. — Повторяй за мной — и ты научишься. Ну: «чик-чирик!..»
Сегодня на рассвете проснулся от стука упавшей вещи. Гляжу — синица! Впорхнула, скинула со стола пузырёк с валерьянкой и камфарой (я принимал вчера) — и вмиг выпорхнула обратно над занавеской — в окно. Итак, долой лекарства! Ясней не скажешь.
Автор писал автобиографию в автомобиле авторучкой — автоматически.
Пожилая машина превращается в животное: старый автомобиль ворчит на своего хозяина; паровоз, насчитывающий за своей спиной десятилетия, дружественно перекликается с горами и лесами; старинные стенные часы отлично всё знают в семье и в роду, много о чём могут рассказать.
Сложить бы такие простые стихи, как песня весёлой синицы. Вот такие бы, например:
«Зин-зи-вер. Зин-зи-вер! Зин-зи-вер!»
Чем плохи?
Прекрасен сегодня вечер: тих, светел и прозрачен, как сткло
. (Мне кажется, в этом старинном произношении слова гораздо лучше передается именно прозрачность стекла; «стекло» может течь («стечь» и «стекло»), может быть мутно, а сткло ломко и прозрачно, как льдинка). Это надвинулась на нас (уже дня три) шапка арктического воздуха, а она — из льдистого, совершенно прозрачного хрусталя. Он (воздух) потеплел, а прозрачности своей не потерял. Всё вдали стало видно рельефно, — и кажется, что твои (мои) глаза вдруг чудесным образом помолодели.Писанье — род недуга.
Членистоногий тростник.
Украшашкин.
Не примечать, так и хлебушка не едать.
Тяжко тебе? Думай о других.
Когда она замолкала, казалось, что в комнате потушили примус.
…Решил этим летом перейти опять, вернуться к старинке: простым (если не гусиным, то) стальным перьям и деревянным вставочкам (ручкам).
Это проба пера. Пишу и наслаждаюсь. Пёрышко простое, белое, а вставочка — толстая, пробковая — всё та самая, которой папа написал чуть не все сто своих научных трудов, да и я ряд своих сказок и рассказов.
Прелесть как хорошо пишет!
Хорошо выезженный конь, право же, куда приятнее вечно портящегося автомобиля!
Вопрос ориентировки птиц в пространстве и времени при перелётах так же сложен и малопостижим, как вопрос о том, почему человек влюбляется в ту или иную особу (без расчётов): тут, вероятно, тоже неизбежность выбора по неким точным признакам, известным подсознанию человека, но невидимым его сознанию.
Служкой у палача он точил меч для казнимых и мылил верёвку для тех, кого должны были повесить, — и утешал свою совесть тем, что он облегчает участь страдальцам.
Да… Был бы у меня хвост — прилёг бы я вот на этот диванчик, задремал бы на нём, а хвостом, как палкой, по полу — стук, стук, стук!
Звали его Клим Климыч, а любимая поговорка его была: «клин клином вышибай». И конечно, все звали его Клин Клинычем.
Аккуратный, рассудительный, всё делающий по уставу, по правилам немец Густав Густавович. И конечно, все звали его Устав Уставычем.
Всю ночь шёл дождь. С южной стороны стволы всех сосен почернели — мокрые. Белочка бегает только по серой (или жёлтой) стороне деревьев.
Песня у садовой камышевки длинная, бойкая, но бестолковая.
Перевод на русский песни зяблика:
— Слышь: тишь, тишь, тишь в лесу, лесу, лесу — это счастье!