Очерки русского благочестия. Строители духа на родине и чужбине

И вот, отправляясь от этой общегосударственной точки зрения, нужно сказать, что земство тогда хорошо, когда является вспомогательным органом правительственной власти, и тогда плохо, когда проявляет тенденцию к обособленности. Станет ясным, что всякое стремление к самостоятельности и обособленности является неверным шагом земства, во-первых, потому, что интересы правительства и общества не могут быть различны, и, во-вторых, потому, что только дружная работа всех учреждений способна обеспечить культурный рост государства; что там, где земства имеют свои личные «земские» интересы, там оно или не понимает задач правительства или не доверяет искренности намерений последнего и, не сочувствуя целям его, сознательно идет вразрез с ними. И, отдавая должное заслугам земства там, где эти заслуги имеются, я обусловливаю значение уездного земства не прерогативами его, а характером работающих в земстве лиц, степенью их образования, искренностью отношения к делу, пониманием общественных интересов и горячим стремлением идти навстречу этим интересам. Не признавая ничего этого за мелкой земской единицей, я не могу быть и сторонником ее. Ибо еще не было примера от сотворения мира, чтобы форма делала людей.

Еще более странным, хотя и менее удивительным, кажется мне антагонизм между обществом и Церковью. Передовые заграничные люди, действительно, давно уже изгнали у себя Бога, и как же нам отставать! Стремление к парламентаризму, действительно, как-то не вяжется с тем, что делает это стремление бессмысленным. Но находя свое выражение в той борьбе, какая существует между земскими и церковными школами, т. е. там, где вопрос касается просвещения народных масс, такой антагонизм преступен. Оставьте хоть крестьян в покое! Природа лучшего из них еще не тронута той нашей культурой, которая испортила нашу природу, вызвала взаимное непонимание, совершенную замкнутость интересов, удалила от Бога. Но чем неиспорченнее природа человека, тем ближе она к Богу, тем его влечение к Нему сильнее.

Такое вступление, быть может, и несколько длинное, я считал нужным сделать, прежде чем перейти к кардинальному вопросу моих писем и сказать, что нужно деревне, как и чем лечить ее недуги.

Признавая отсутствие правосознания крестьянства основной причиной его невежества и соглашаясь в этом случае даже с отменно – красными либералами, я не признаю годным ни одно из рекомендуемых ими средств просвещения народных масс, столько же потому, что многие из этих средств неискренни, сколько и потому, что к деревне, в ее нынешнем состоянии, они не приложимы. Ни мелкая земская единица, ни всесословная волость в том виде, в каком она родилась в либеральной голове кабинетного мыслителя, ни, тем меньше, отмена розги, ссылки по приговорам обществ и изгнание земских начальников не вызовут пробуждения правосознания крестьянского. Всё это, очевидно, нужно для кого-то и чего-то другого, но не для крестьян и не для их пользы. Следовательно, вопрос о том, что же нужно крестьянам, как и чем просвещать их, приобретает двойной интерес.

Если мы отрешимся от всех своих не русских взглядов, если признаем, что крестьяне гораздо более русские, чем мы сами, и будем иметь в виду не только болезнь, но и индивидуальные особенности организма, то нам станет ясно, что нужно деревне.

Пред нами нарисована предыдущими письмами картина невежества крестьянского, нашедшая свое выражение в области их личных отношений, общественных, хозяйственных, в области управления ими и суда.

Характер этих картин делает для меня несомненным единственную пригодность следующих средств, имеющих общую цель: просвещение народных масс.