Очерки советской экономической политики в 1965–1989 годах. Том 1

Самостоятельно организовать неформальную встречу представители первого политического эшелона были не вправе, хотя до 1965 года походы в гости членов Президиума ЦК, не говоря уже о чиновниках меньшего ранга, были нормой. Тот факт, что подобные «гостевания» привели к отставке Хрущева, поскольку использовались для подготовки заговора и убеждения несогласных, послужил хорошим уроком для Брежнева, который, по всей видимости, ввел негласный запрет на подобные мероприятия. Михаил Горбачев, попавший в Москву в качестве секретаря ЦК в 1978 году, приводит в своих воспоминаниях примечательный эпизод, когда он позвал в гости своего патрона Юрия Андропова, с которым они столь замечательно жарили шашлыки в Пятигорске, и услышал в ответ сухое: «Сейчас, Михаил, я должен отказаться от приглашения»[455]. Затем Андропов обосновал свой отказ боязнью «пересудов». И действительно, другие мемуары и интервью не содержат свидетельств ни об одном неофициальном визите друг к другу представителей первого эшелона номенклатуры брежневского периода в течение 1970-х — начале 1980-х годов. Даже на отдыхе в брежневский период руководители партии и страны старались дистанцироваться друг от друга, несмотря на то что отдыхали, как и прежде, в одних и тех же санаториях и примерно в одно и то же время. Нами Микоян в своих воспоминаниях приводит примечательный эпизод, когда на курорте ее свекор Анастас Микоян в конце 1960-х годов «из деликатности» специально перенес привычное ему время купания в бассейне, когда узнал, что им в этот час намерен пользоваться приехавший позже премьер страны Алексей Косыгин. За несколько недель хорошо знакомые и симпатизирующие друг другу руководители страны лишь несколько раз позволили себе прогуляться с беседой по дорожкам парка, и еще один раз Косыгин согласился зайти к ним в гости и распить бутылку[456].

Тем не менее в состоянии фактического отсутствия политического лидера необходимо было реально определять следующие шаги во внутренней и внешней политике. В результате в верхнем эшелоне власти сформировались несколько групп влияния. Наиболее крупной из них, сложившейся в конце 1970-х годов, стала группа министра иностранных дел Андрея Громыко, министра обороны Дмитрия Устинова и председателя КГБ Юрия Андропова, которые, как замечает бывший секретарь ЦК КПСС по оборонным вопросам Яков Рябов, пользовались наибольшим расположением Константина Черненко. Эту группу в свою очередь уравновешивал главный партийный идеолог и фактический второй секретарь ЦК КПСС Михаил Суслов, имевший значительное влияние как в кадровых, так и в административных вопросах[457]. Устинов, по словам его помощника, довольно четко описывал такой порядок вещей метафорой о «знамени», которым выступает Брежнев, то есть о символической фигуре, от имени которой возможно проводить всю необходимую политику и которого ни в коем случае не стоит менять[458].

Неформальная коммуникация как залог устойчивости системы

В целом советская политическая система была весьма устойчива, административно сравнительно эффективна и слабо коррумпирована — если, разумеется, брать для сравнения тогдашний уровень коррупции в странах с сопоставимым с СССР уровнем социального и культурного развития на периферии Европы (Турция, Италия, Греция). Наличие жесткой иерархии в центральном партийном и государственном аппарате, четкое разделение сфер ответственности между чиновниками сочетались с наличием множества формальных и неформальных механизмов согласования интересов при принятии решений. В этом отношении шутка чиновников со Старой площади, где размещался комплекс зданий аппарата ЦК КПСС, что в СССР политика не многопартийная, но многоподъездная (в каждом «подъезде», а точнее отдельном здании, «сидел» свой отдел аппарата ЦК КПСС), как нельзя лучше описывала ситуацию. Если в США лоббисты тех или иных интересов занимали места конгрессменов или постоянно находились в коридорах законодательной власти, то в СССР они были инструкторами аппарата ЦК КПСС или назывались парторгами министерств.

Эта система помогала преодолевать многие недостатки советской экономики и политики, но, разумеется, не могла решить ее коренных проблем — недостаточной эффективности, низкого уровня производительности и производственной культуры, которые базировались на почти полной невозможности проявить частную инициативу, а также крайне неудачной ценовой политике[459]. Тем не менее имеет смысл согласиться со Стивеном Коткином в том, что эта система в целом обеспечивала жизнеспособность советской политической модели[460].