Очерки советской экономической политики в 1965–1989 годах. Том 2

В результате к 1990 году на вооружении огромной (3,4 млн, или 3–4 % от всего трудоспособного населения) Советской армии стояло невероятное количество сложной и дорогой техники — 1400 баллистических ракет, 8200 боевых самолетов, 4000 вертолетов, 63 900 танков, 76 520 бронетранспортеров и БМП, 66 800 артиллерийских систем и орудий, 260 подводных лодок, из которых 113 атомных[76]. С 1970 по 1977 год, на фоне разрядки в отношениях с Западом, СССР произвел около 16 тыс. ядерных боеголовок — в дополнение к 12 400 имевшимся — и перегнал США (снизившие к тому моменту число боеголовок по сравнению с 1970 годом) по их количеству[77]. Понятно, что значительная часть этой техники только числилась находящейся в штате, а реально не годилась для использования или нуждалась в ремонте, однако сам по себе размер горы накопленного (и, как правило, никогда не использовавшегося в деле) оружия поражает. Для него не хватало даже складских помещений и мест хранения, поскольку эти объекты, в отличие от производства оружия, строились по плану и не были в числе приоритетов. Тем более не хватало средств на строительство капитальных сооружений для внепланового оружия, типа ракетных шахт.

Гонку вооружений подогревал эгоизм представителей ВПК, ориентирующихся на получение крупных и долгосрочных государственных заказов, обеспечивающих им беззаботное существование на десятилетия вперед.

Управленческая модель, по которой действовал советский военно-промышленный комплекс еще со сталинского времени, подразумевала создание конкурентной среды между крупнейшими производителями вооружений одного типа. Для их обозначения как минимум с 1970-х годов полуофициально использовали термин «фирма». То есть в гражданской экономике СССР конкуренция заведомо не предполагалась, поскольку в соответствии с планом каждый крупный производитель должен был выпускать продукцию в своей нише. А в сфере вооружений она была, и острая.

Всегда существовали два варианта близких по функциональным возможностям истребителей или бомбардировщиков, танков, баллистических и противовоздушных ракет, подлодок и так далее, причем воплощенных не только в опытных образцах, но и в массовом производстве. Однако государственные и партийные деятели всегда были готовы рассмотреть новые или усовершенствованные старые образцы и поддержать их производство, если они гарантировали выигрыш в показателях. Бывший секретарь ЦК КПСС по оборонным вопросам Яков Рябов констатировал на основе своего опыта:

Разные КБ (конструкторские бюро. — Н. М.) параллельно вели работу над системами одного и того же назначения. В результате силы главных конструкторов тратились на проталкивание созданных образцов на вооружение армии. Иногда недоработанная и недостаточно испытанная техника запускалась в производство, и из-за этого было немало аварий и катастроф. А в целом такая политика вела к тому, что мы во многих вопросах начали отставать от американцев[78].

В интервью он приводит и другой характерный пример. Став секретарем ЦК по оборонным вопросам, он в 1977 году в ходе проверки обнаружил, что огромная дорогостоящая система противовоздушной обороны Москвы не работает, а значит, секретарь МГК Николай Егорычев, критиковавший ее еще в 1967 году, был прав, хотя подобная критика и стоила ему карьеры[79]. Когда Рябов попытался заявить об этом своему непосредственному начальнику, Устинов его выслушал и сказал: «Знаешь, Яков, у нас раньше и такой системы не было»[80].

Это еще раз говорит о том, что советские руководители готовы были тратить на оборонные эксперименты гигантские средства, расценивая их как инвестицию в будущие победы. Для генеральных конструкторов в рамках такого подхода главным было встроить свои изделия в пятнадцатилетнюю программу, формируемую ВПК при Совете министров СССР, или в ежегодное «приложение» к ней, которое формировалось по мере поступления информации о новых задумках «потенциального противника» и поиска ответов на них[81]. Наркис Разумов, в целом прогрессистски настроенный, утверждает, что «моральным оправданием наших усилий было ознакомление еще в то время с директивами ЦРУ США», правда, в качестве примера подобной директивы приводит постсоветскую фальшивку, известную как «план Даллеса»[82]. Далее он заявляет, что сложившаяся система управления военными разработками «позволяла полностью обеспечить интересы обороны страны и ее престижа в мире»[83]. Помощник Дмитрия Устинова в интервью констатировал примерно то же: