Очерки, статьи

— Само собой, — сказал Эл. — Конечно, имеете право. Мне самому спать хочется. Ну, как, будете еще играть?

— Нам надо доставить его в Алькалу и самим надо там быть, — сказал один из летчиков. — А что, вы в проигрыше?

— Небольшом, — сказал Эл.

— Хотите отыграться? — спросил летчик.

— Ставлю тысячу, — сказал Эл.

— Держу, — сказал летчик. — Говорят, платят вам не густо.

— Не густо, — сказал Эл.

Он положил бумажку в тысячу песет на пол, потряс кости в сжатых ладонях так, что они застучали, и резко кинул их на пол. Выпало один и один.

— Еще раз? — спросил летчик, поднимая с полу бумажку и глядя на Эла.

— Не стоит, — сказал Эл и поднялся.

— Может, ссудить деньгами? — спросил летчик и посмотрел на него с любопытством.

— Мне они ни к чему, — сказал Эл.

— Сейчас нам надо спешить на аэродром, — сказал летчик. — Но как-нибудь на днях сыграем еще. Притащим Фрэнка и других и сразимся. Может выйти хорошая партия. Вас не подвезти?

— Да, можем подбросить по дороге, — предложил другой.

— Не надо, — сказал Эл, — я пешком. Это ведь в конце улицы.

— Ну, а мы поехали. Кто знает ночной пароль?

— Шофер, наверно, знает. Он справлялся еще вечером.

— Пошевеливайся, Плешак. Эх ты соня, пьянчуга несчастный!

— Это я-то? — сказал Плешак. — Я кандидат в воздушные асы Народной армии.

— Чтобы стать асом, надо сбить десяток. Даже считая итальянцев. А у тебя только один.

— Он не итальянец, — сказал Плешак. — Это был немец. И ты поглядел бы, как он полыхал. Ад кромешный!

— Волоки его, — сказал летчик. — Он опять сочиняет для своего меридианского журнала. Ну, до свиданья. Спасибо за гостеприимство.

Они распрощались и ушли. Я дошел с ними до площадки. Лифт уже не работал, и я поглядел, как они спускались по лестнице. Двое вели Плешака под руки, а он медленно кивал головой. Теперь-то его действительно развезло.

Те двое, с которыми я снимал фильм, все еще возились в своей комнате над испорченным киноаппаратом. Это была тонкая, утомительная для глаз работа, и когда я спросил:

— Как вы думаете, удастся наладить? — тот, что был ростом побольше, сказал:

— Да, конечно. А как же иначе? Сейчас вытачиваю деталь, которая сломалась.

— Кто там был? — спросил другой. — Никак не оторвешься от этого проклятого ремонта.

— Летчики-американцы, — сказал я. — И один старый знакомый, он теперь танкист.

— Весело было? Жаль, что я не поспел.

— Да ничего, — сказал я. — Немножко посмеялись.

— А теперь иди спать. Завтра подниматься надо рано. Понадобится свежая голова.

— А вам еще долго ковыряться?

— Да вот опять заело. Черт бы побрал эти пружины.

— Оставь его в покое. Кончим и ляжем. В котором часу зайдешь?

— В пять?

— Ладно. Как только рассветет.

— Спокойной ночи.

— Salud. Иди поспи.

— Salud, — сказал я. — Завтра надо пробраться поближе.

— Да, — сказал он, — я caм об этом думал. Значительно ближе. Я рад, что ты того же мнения.

Эл спал в большом кресле, свет от лампы падал ему на лицо. Я прикрыл его одеялом, но он проснулся.

— Мне надо идти.

— Поспи тут. Я поставлю будильник и разбужу тебя.

— Будильник может подвести, — сказал он. — Я лучше пойду. Не хочу опаздывать.

— Как это нескладно вышло с игрой.

— Они все равно меня бы обчистили, — сказал он. — Эти ребята мастера кидать кости.

— Но ведь в последний раз ты сам кидал.

— Ну, они и держать умеют. Вообще странные ребята. Я считаю, что им не переплачивают. Если уж идти на это ради денег, тут любых денег мало.

— Проводить тебя?

— Нет, — сказал он, вставая и затягивая широкий матерчатый пояс с большим «кольтом», который он снял, когда пришел после обеда и стал играть. — Нет. Теперь я в порядке. И перспектива восстановилась. Это очень важно — иметь перспективу.

— А мне бы хотелось пройтись.

— Нет. Ты поспи. А я пойду и успею еще часов пять поспать до начала.

— Так рано начнется?

— Да. Для съемки будет еще темно. Так что можешь еще понежиться в кровати. — Он вынул из кармана своей кожанки конверт и положил его на стол. — Ты это сбереги и пошли моему брату в Нью-Йорк. Адрес тут есть на конверте.

— Ладно. Но посылать не придется.

— Нет? — сказал он. — Сейчас и мне кажется, что не придется. Но тут фото и всякая мелочь, которую им приятно будет получить. У него славная жена. Хочешь поглядеть?

Он вынул фото из кармана. Оно было заложено в его военный билет.

На снимке красивая брюнетка стояла возле лодки на берегу озера.

— В горах Кэтскилл, — объяснил Эл. — Да. Славная у него жена. Она еврейка. Да, — сказал он. — Не давай мне опять раскисать. Всего, Малыш. Не огорчайся. В самом деле, я сейчас в порядке, а днем, когда выбрался оттуда, было паршиво.

— Давай я тебя провожу.

— Нет. А то еще на обратном пути могут быть неприятности. На Пласа-д'Эспанья по ночам нервничают. Покойной ночи. Завтра вечером увидимся.

— Вот это другой разговор.

Этажом выше над моим номером Манолита с англичанином изрядно шумели. Значит, ее не арестовали.

— Вот именно. Так и надо разговаривать, — сказал Эл. — Однако иногда три-четыре часа пройдет, пока наладишься.

Он напялил свой кожаный шлем с толстым гребнем, и на потемневшем его лице под глазами чернели впадины.

— Завтра вечером у Чикоте, — сказал я.