Очерки уголовного мира царской России

   Только русский человек дореволюционной эпохи может иметь понятие о том, что представлял из себя Нижегородский шантан в период ярмарки. Русский безбрежный размах подгулявшего купечества, питаемый и воодушевляемый сказочными барышами, зашибленными в несколько дней; шальные деньги, энергия, накопленная за год и расточаемая в короткий промежуток времени - вот та среда и атмосфера, в каковой я очутился. О моем пребывании в ресторане каким-то образом узнали, и едва успели мы занять столик у эстрады и проглотить по стакану сухого монополя, как стал я замечать, что не только с соседних, но и отдаленных столиков потянулись к нам шеи и головы. Сначала на нас посматривали с осторожным любопытством. Но по мере того как опустошались бутылки, застенчивость пропадала и нам стали улыбаться, подмигивать, поднимать бокалы и пить за наше здоровье, а то и попросту указывать пальцами. Наконец, в зал ввалился из кабинета какой-то сильно подвыпивший купец и с бокалом в руках, обратясь ко всем вообще и ни к кому в частности, заплетающимся языком, но громовым голосом произнес:

   - Православные! Знаете ли вы, кто присутствует среди нас? Не знаете? Так я вам скажу... Мой земляк, мы оба из Москвы, господин Кошков! Во-о какие осетры водятся в нашей Белокаменной! Он да я - это не то что ваша нижегородская мелюзга! Слыхали поди, как сегодня он в почтамте подошел к жулику да и говорит прямо: "Скидывай сапог! У тебя промеж пальцев зеленый бриллиант спрятан!"

   Что бы вы думали? Так и оказалось все в точности! Этакого человека мы должны ублажать. Он охраняет наши капиталы от всякой шантрапы и пользу нам великую приносит!

   Слова пьяного москвича послужили сигналом: меня тотчас же окружили, кто жал руки, кто лез целоваться. Какой-то особенно экспансивный и не менее пьяный субъект вывернул огромный бумажник и заорал:

   - Может, деньги нужны? Бери без стеснениев, милый человек! Бери, сколько хошь...

   Другой ввел в зал оркестр, заигравший туш. Заорали "ура!".

   На шансонеток, съехавшихся со всех концов Европы, посыпался дождь сторублевых бумажек, и пошел пир горой, неудержимый, дикий, не знающий границ ни в тратах, ни в сумасбродствах, - словом, тот пир, о масштабах и размахе которого не могут иметь и не имеют хотя бы приблизительного понятия все те, кто не родился с русской душой.

   Оглушенный, растроганный и в полном изнеможении вернулся я к себе в гостиницу.

   На следующее утро я покинул Нижний и возвратился в Москву.

   Вызвав к себе Таньку, я сказал ей:

   - Ну, полно ломаться! Говори же, где Петька?

   - Ой, да что вы, господин начальник, все о том же. Я говорила Уже много раз, что ничего о нем не знаю.

   - Так-таки ничего не знаешь?

   - Разрази меня Господь! Не сойти мне с этого места! Лопни мои глаза! Ничего не знаю!

   - И глаз своих не жалеешь?

   - Да, господин начальник, пусть лопнут, ежели вру!

   Я, не торопясь, вынул из кармана бриллиант, развернул бумажку и издали показал его ей.

   - А это видела?

   Танька вспыхнула и прошептала: "Видела".

   Я взял мою записочку с ее надписью на обороте.

   - А это видела?

   - Я писала, - чуть слышно прошептала Танька.

   - То-то и оно!... А говоришь - "лопни мои глаза"! Ведь записочку то я тебе послал, я же и ответ твой из рубашки расшил!

   Эх ты, Танька, Танька! Сама же своего Петьку выдала!

   С Танькой сделалась форменная истерика.

   Возвращая похищенные вещи княгине Шаховской-Глебовой-Стрешневой, я заметил в ней не только радость, но и немалое смущение.

   - Господи, как это ужасно! А я-то заподозрила этого честнейшего и ни в чем не повинного человека! Как взгляну я теперь ему в глаза?

   Как взглянула княгиня в глаза своему верному французу - мне неизвестно. Но образ этого рыцаря надолго запечатлелся в моей памяти.

Васька Смыслов

   Ваську Смыслова Московская сыскная полиция знала прекрасно.

   Он уже несколько раз нами арестовывался за мелкие кражи; но, отбыв тюремное наказание, снова принимался за свое "ремесло".

   Как- то дня через два после довольно значительной кражи в одной из квартир на Поварском, кражи, еще не раскрытой, вдруг раздается звонок по моему служебному телефону. Я подхожу:

   - Алло! Кто говорит?

   - Это вы, господин начальник?

   - Я.

   - Желаю вам здоровьица, с вами Васька Смыслов говорит.

   - Здравствуй, Васька, что скажешь?

   - А ваши-то дураки третьева дня опять меня прозевали!

   - Ну-у?! Врешь!...

   - Ей-Богу! Ведь на Поварском-то моя работа!

   - Ну, что же? Везет тебе, Васька, но только смотри, не попадись!

   - Ну уж нет, господин начальник, теперь мы наловчившись, не поймают, шалишь!

   - Ох, Васька, смотри не бахвалься!

   - Будьте без сумления, не попадусь!

   И Васька повесил трубку.

   Смыслов был жизнерадостным малым с хитринкой и, как ни странно, с большим добродушием. Он, видимо, не лишен был и юмора и, чувствуя весь комизм моего положения, принялся с этого дня звонить мне всякий раз после удачно совершенной кражи. Стянув благополучно в одном из ювелирных магазинов на Кузнецком мосту несколько часов, при помощи выдавленного стекла в витрине.

   Васька звонил:

   - А это опять я, господин начальник! Что, чисто сработано на Кузнецком?

   - Да что и говорить, молодец! Комар носа не подточит...