Брак в жизни сормовских рабочих начала 1900-х годов имел — с внешней стороны — некоторые характерные особенности, отличавшие его от брака, который заключал рабочий, скажем, десятью годами ранее. В 80-е и 90-е годы XIX века жена сормовича, как правило, была дочерью крестьянина одной из окрестных деревень. В деревнях сперва копили для девушек приданое и только потом подыскивали жениха из заводских мастеровых, зарабатывавшего в день желанные «полтора целковых». В рабочих же семьях приданое дочерям копить было не из чего, и девушки, большей частью, коротали свой век при отцах.
Совсем другое положение сложилось в Сормове уже в самые первые годы XX столетия.
Открытые в конце XIX века при сормовской приходской школе ремесленные классы для девочек через 2–3 года начали выпускать партиями превосходных портных и белошвеек. Сормово тех лет — громадное село с почти тридцатитысячным населением, так что работы портнихам и белошвейкам хватало. Девушки-ремесленницы зарабатывали в день 60–70 копеек, а перед большими праздниками — и до рубля.
Вот такие девушки — «образованные», то есть, закончившие приходскую школу, и с «приданым», каковым можно считать владение ремеслом, — стали наиболее желанными невестами для молодых рабочих, собиравшихся обзавестись семьями. Сумма заработков в такой семье — полтора целковых мужа плюс семьдесят копеек жены — казалась вполне достаточной для сносного существования.
В сормовском матримониальном быту начала 1900-х годов дело обычно не обходилось без традиционного сватовства и услуг свахи.
В воскресенье, после «пирога», сваха, наряженная в «парадное» шерстяное платье и с ковровой шалью на плечах, являлась к намеченному ею после предварительных справок сормовскому столяру, слесарю или токарю. Выпив — после долгих упрашиваний, — чашку чая, сваха заводит степенную, полную достоинства речь: «Погляжу я на вас, Иван Никитич (или, скажем, Никита Иванович), человек вы трезвый, работящий, а живете, можно сказать, один как перст… Не гоже это, обзакониться бы надо… Есть у меня на примете девушка на Песках (или в Новом поселке, или в Дарьине), вашего же строгальщика дочь. Хорошая, работящая, шить умеет и верхнее, и нижнее… Приданое себе запасла: перину, бурнус на вате и „божье благословение“ в посеребренной ризе… Чем вам не пара, Иван Никитич? Сходим, поглядим, а коли понравится, так честным пирком, да и за свадебку…»
Иван Никитич (или Никита Иванович), справившись предварительно, какова «невеста» на личико и сколько зарабатывает, да нет ли про нее дурной славы, идет в следующее воскресенье «смотреть невесту», после чего в громадном большинстве случаев брак и слаживается.
Губернские интеллигенты, собираясь в те годы на «субботы» местной поэтессы Т. Д. Мысовской, до хрипоты спорили между собою, может ли такой скоропалительный сормовский рабочий брак быть счастливым.
Общим приговором было: «Да, может, но при наличии 10 добавочных условий:
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
Эти десять условий в сормовском быту никогда или почти никогда не соединялись вместе, а отсутствие хотя бы одного делало жизнь рабочего хоть и не «счастливой», но «сносной». Если одновременно два или три из перечисленных условий не выполнялись, то жизнь заводского труженика-семьянина становилась «едва переносимой». При соединении же двух тягчайших зол — безработицы и алкоголизма, — семьи сормовских рабочих влачили жалкое существование.
Вопросы воспитания юного поколения рабочих завода «Сормово» также бывали предметом обсуждения в нижегородских газетах. Сообщения, помещаемые в рубрике «Сормовская хроника» «Нижегородского листка», отчасти освещали жизнь сормовских детей, мало известную губернской публике.
Предоставленные сами себе, сормовские ребятишки дошкольного возраста, играли на широких пыльных, пустынных по будням улицам в козны, свайку, чушки (городки), а если имелся мячик, то и в лапту. Шум, гам, ссоры, плач и совсем не детские словечки были непременной принадлежностью этих игр.