Читаем Очертания последнего берега. Стихи полностью

Я обращаюсь к вам, кто не бывал любим,

К вам, братии опальной,

Не приобщившейся к утехам никаким

Свободы сексуальной:

Вам не о чем жалеть – ведь все равно любви

И нет, и не бывало,

Есть жесткая игра, чьей жертвой стали вы,

Спорт профессионалов.

<p>Природа<a l:href="#n_20" type="note">[20]</a></p>

Я не завидую восторженным кретинам,

В экстазе млеющим над норками зверей.

Природа сумрачна, скучна и нелюдима,

Ни символ, ни намек не зашифрован в ней.

Приятно за рулем, катя на “мерседесе”,

Пейзажи созерцать и смену панорам,

И скорости менять, и ощущать в процессе,

Что реки, горы – всё, весь мир подвластен вам.

Скользит под солнцем лес, он тянется в ущелье,

В нем древних знаний свод как будто заключен,

В нем чары тайные как будто уцелели,

Проходит час-другой – и разум усыплен.

И вы выходите. Прощай, покой. Еще бы!

Вы спотыкаетесь, кругом полно корней,

Какой-то дряни, мух и гнусная чащоба,

Абсурдный, чуждый мир колючек, змей, камней.

Вам хочется туда, где выхлопные газы,

Заправки, паркинги и барной стойки блеск.

Но поздно. Холодно. Стемнело как-то сразу.

Вас в свой жестокий сон затягивает лес.

<p>В отпуске<a l:href="#n_21" type="note">[21]</a></p>

Время замерло. Жизнь обернулась пробелом.

Плитки всюду размечены солнцем, как мелом.

Все уснуло, и в послеполуденной дреме

Только блики играют при каждом изломе.

Воздух давит на плечи, как влажная бездна,

Насекомые бьются о стекла дремоты.

То ли с жизнью свести окончательно счеты,

То ли в секту податься… Да все бесполезно!

Как всегда, здесь темнеет примерно с пяти;

Доживу до рассвета, без смысла и цели.

Сотни ротиков тьмы задрожат еле-еле;

День придет, но надежде уже не прийти.

<p>“Чистейший первозданный свет…”<a l:href="#n_22" type="note">[22]</a></p>

Чистейший первозданный свет

Зажегся в море, как пожар.

Жизнь – бремя бесполезных лет,

Земля – подумать только! – шар.

На пляже некая семья неторопливо

Возилась с барбекю. Они с негромким смехом

Готовили еду и открывали пиво.

Чтобы попасть на пляж, я ланды все проехал.

Легла на водоросли мгла,

Урчало море, точно зверь;

В душе такая сушь теперь,

Ослабло притяженье зла.

А те, на берегу, и впрямь знакомы вроде

И что-то говорят, друг к другу обратясь.

И я принадлежать хотел бы к их породе…

Помехи, сбой волны, и резко рвется связь.

<p>“Мягкое подпрыгиванье гор…”<a l:href="#n_23" type="note">[23]</a></p>

Мягкое подпрыгиванье гор,

Трактора урчанье в дымке зыбкой.

На руинах развели костер;

Жизнь, похоже, все-таки ошибка.

Выживать мне стало все трудней

В гуще этих странных организмов:

Ходят в сандалетах, ржут, – ей-ей,

Скопище нехитрых механизмов.

Как запрограммирован уклад —

Навсегда – в провинциальных семьях!

Круг судьбы до скудости ужат,

Счастье в малых дозах, жизнь по схеме.

А на кухне блеск и чистота.

Что за страсть к вылизыванью кухонь!

Пуст и скуп словообмен: нет, да.

Мнения соседки ловит ухо.

<p>“Девять вечера, тьма наплывает в окно…”<a l:href="#n_24" type="note">[24]</a></p>

Девять вечера, тьма наплывает в окно,

Я не в силах кричать, обрывается голос.

Начинается отпуск, за окнами морось,

Я пытаюсь представить, что мне все равно.

Раз в двадцатый опять подхожу к телефону,

Не найду, что сказать, но услышать готов,

Что мне скажут, и вместо сочувственных слов

Раз в двадцатый я слышу гудок монотонный.

Я сегодня купил себе хлеба и сыра,

Все в нарезке – случайно не выколешь глаз,

И голодную плоть усмиряю тотчас.

Воскресенье, свобода, прохладно и сыро.

Если кто-нибудь есть на Земле или выше,

Тот, кто любит меня, – пусть пришлет мне ответ.

А иначе – конец, я уже его вижу,

Бритва в воздухе чертит светящийся след.

<p>II</p><p>“Как росток маиса, выкопанный под корень…”<a l:href="#n_25" type="note">[25]</a></p>

Как росток маиса, выкопанный под корень,

Я, пустая раковина, забытая морем

В стороне от жизни, за урезом воды,

Оборачиваюсь к тебе, посмевшей меня полюбить:

Пойдем со мною, пойдем и найдем, может быть,

Ночи следы.

<p>Ощущение холода<a l:href="#n_26" type="note">[26]</a></p>

Утро было светлым, чистым, как кристалл.

Ты терять свою свободу не хотела.

Ждал тебя, на птиц смотрел и знал:

Предстоит страданье, что бы я ни сделал.

<p>“Фальшивой радости прибой…”<a l:href="#n_27" type="note">[27]</a></p>

Фальшивой радости прибой,

Под вечерок, хотя б на час.

Ты не со мной, я не с тобой,

Забылся сговор наших глаз.

Смерть, разделение – удел

Уже ступивших за порог.

Неспешное разъятье тел

В прекрасный летний вечерок.

<p>“Как перевод небытия…”<a l:href="#n_28" type="note">[28]</a></p>

Как перевод небытия,

Вокруг меня предметы быта.

Никчемным, им под стать и я —

Ты не идешь, и жизнь разбита.

С самим собой, как с тенью тень,

Как с девкой уличной в кровати,

Я коротаю ночь и день

И так люблю тебя некстати.

Субботним днем бреду пешком

В толпе, снующей деловито,

И все шепчу себе о том,

Что жизнь разбита, жизнь разбита.

<p>“Почему никогда нам не быть…”<a l:href="#n_29" type="note">[29]</a></p>

Почему никогда нам не быть,

Не быть

Такими, чтоб нас любить?

<p>“В пустом пространстве жить, без вех и без опоры…”<a l:href="#n_30" type="note">[30]</a></p>

В пустом пространстве жить, без вех и без опоры,

Как птицы хищные в краю немых высот,

Но крылья есть у птиц, добыча, схватка, взлёт,

А у меня их нет. Есть зыбкие просторы.

Бывало, что меня ночь возвращала в мир,

И просыпался я с зарядом жизни новой,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Полет Жирафа
Полет Жирафа

Феликс Кривин — давно признанный мастер сатирической миниатюры. Настолько признанный, что в современной «Антологии Сатиры и Юмора России XX века» ему отведён 18-й том (Москва, 2005). Почему не первый (или хотя бы третий!) — проблема хронологии. (Не подумайте невзначай, что помешала злосчастная пятая графа в анкете!).Наш человек пробился даже в Москве. Даже при том, что сатириков не любят повсеместно. Даже таких гуманных, как наш. Даже на расстоянии. А живёт он от Москвы далековато — в Израиле, но издавать свои книги предпочитает на исторической родине — в Ужгороде, где у него репутация сатирика № 1.На берегу Ужа (речка) он произрастал как юморист, оттачивая своё мастерство, позаимствованное у древнего Эзопа-баснописца. Отсюда по редакциям журналов и газет бывшего Советского Союза пулял свои сатиры — короткие и ещё короче, в стихах и прозе, юморные и саркастические, слегка грустные и смешные до слёз — но всегда мудрые и поучительные. Здесь к нему пришла заслуженная слава и всесоюзная популярность. И не только! Его читали на польском, словацком, хорватском, венгерском, немецком, английском, болгарском, финском, эстонском, латышском, армянском, испанском, чешском языках. А ещё на иврите, хинди, пенджаби, на тамильском и даже на экзотическом эсперанто! И это тот случай, когда славы было так много, что она, словно дрожжевое тесто, покинула пределы кабинета автора по улице Льва Толстого и заполонила собою весь Ужгород, наградив его репутацией одного из форпостов юмора.

Феликс Давидович Кривин

Поэзия / Проза / Юмор / Юмористическая проза / Современная проза
Суд идет
Суд идет

Перед вами книга необычная и для автора, и для его читателей. В ней повествуется об учёных, вынужденных помимо своей воли жить и работать вдалеке от своей Родины. Молодой физик и его друг биолог изобрели электронно-биологическую систему, которая способна изменить к лучшему всю нашу жизнь. Теперь они заняты испытаниями этой системы.В книге много острых занимательных сцен, ярко показана любовь двух молодых людей. Книга читается на одном дыхании.«Суд идёт» — роман, который достойно продолжает обширное семейство книг Ивана Дроздова, изданных в серии «Русский роман».

Абрам (Синявский Терц , Андрей Донатович Синявский , Иван Владимирович Дроздов , Иван Георгиевич Лазутин , Расул Гамзатович Гамзатов

Поэзия / Проза / Историческая проза / Русская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза