Очертя сердце

— Ты не хочешь пожелать мне доброго утра? — сказала Ева.

— Хочу, конечно. Доброе утро.

Они позавтракали в кухне. Перенести чашки и приборы в столовую у них не хватило духу.

— Вот мы и старая супружеская пара, — сказала Ева. — А теперь представь себе, что эта сцена повторяется каждое утро двадцать или тридцать лет подряд. Ты бы мог?

— Почему бы и нет?

— Нет, милый Жан. Не принуждай себя. Почему ты не желаешь признать очевидности? Вот и мой муж был такой же. Он готов был спать с первой встречной женщиной, а меня укорял в неверности. Избытком последовательности вы не страдаете.

Лепра слушал ее рассеянно, подавляя зевоту. В это утро Ева была для него почти чужой. В первый раз он подумал о том, какая система защиты дает ему больше шансов. Безусловно, надо будет говорить об убийстве из ревности и его последствиях. Убийство из ревности — это рок, который ведет к неотвратимому финалу. Преступник в этих случаях просто невинная душа, впавшая в заблуждение.

— Ева… — прошептал он. — Я хотел задать тебе один довольно деликатный вопрос. Только обещай отвечать спокойно. Не сердясь… Ну так вот… Помнишь фразу с последней пластинки «Когда вы ее допросите, она вам все расскажет»?

— Ну и что?

— Это правда?.. Ты действительно скажешь все? Ева отставила чашку.

— Конечно, — ответила она. — Все. А почему ты спросил? Это тебя пугает?

— Меня будут допрашивать отдельно. И если наши показания не совпадут…

— А почему они не совпадут? Ты собираешься лгать? Он потупил глаза, тотчас уйдя в свою скорлупу.

— Нет, конечно нет.

— К тому же нам не миновать очной ставки, не бойся, — добавила Ева.

Лепра выпил свой кофе, в который забыл положить сахар. Он еще не смел себе признаться, что понимает Фожера, почти сочувствует ему.

— Какой ты весь перекрученный, — сказала Ева. — Как плохо мы, по сути, знаем друг друга. А я наоборот — я устроена так просто.

— Знаю, — сказал Лепра. — Ты наделена всеми добродетелями.

Он ждал вспышки. Ева посмотрела на него долгим взглядом. Ему было бы легче получить пощечину.

— Если ты страдаешь, кто в этом виноват? — сказала она. — Дай мне сигарету.

Он бросил пачку на стол между ними и вышел в гостиную. Стоя у рояля, он из вызова одним пальцем наиграл песню Фожера, потом пошел бриться. Несмотря на жужжание бритвы, он слышал, как Ева расхаживает по комнатам. Она напевала свои старые песни, принесшие ей когда-то славу. Она тоже играла свою роль, но с гораздо большим мастерством. Он тщательно оделся и снова подсел к роялю. Там ему музицировать не позволят… «Там» — это значит в тюрьме… Он пострадает гораздо больше, чем она. Сколько бы она ни утверждала, что заплатит дороже, — это вранье. Это тоже один из замаскированных способов самоутвердиться, верховодить. «Они вели между собой войну, — подумал он, — а я оказался заложником. Дурак!» Под его пальцами сама собой родилась тема, и вдруг Лепра перестал играть.

— Продолжай, — сказала Ева из-за его спины. — Что это?

— Сам не знаю. Это пришло само.

Он пытался снова нащупать мелодию, но она ускользала от него, обретала неожиданные повороты, обрастала никчемными реминисценциями.

— Попробуй еще!

Он сыграл несколько тактов. Упорствовать бесполезно. Нарождавшаяся песня не вернется никогда. А ведь это была именно песня. Они оба одновременно это почувствовали. Новая изящная песенка, в которой Лепра еще не узнавал самого себя. Но радостный порыв толкнул его к Еве.

— Прости, дорогая моя Ева, — сказал он. — Ты права! Я невыносим. Я хотел бы быть таким, как ты, — прямым… непосредственным…

Он постучал по своей груди.

— Все это там, внутри… Не может вырваться наружу… все, что я хотел бы тебе сказать… все, что мне надо тебе сказать…

Он обнял ее и тесно прижал к себе, живую, горячую. «Я не хочу тебя терять, — прошептал он. — Мне так хорошо с тобой». И однако он выпустил ее из объятий и склонился над роялем. Он нажал клавишу наугад, как это делал Фожер, и прислушался к медленно умиравшему звуку. Ева подошла к нему, оперлась на его плечо, и ему захотелось остаться одному. Нет, он не был прост!

— Что мы будем делать? — спросила она.

И в самом деле, надо же было что-то делать, создавать для себя иллюзию, будто они продолжают жить, не падать духом, держаться, довести зловещую игру до конца, пока не позвонит Борель. Но что можно делать, когда в конце недели, словно в конце темной улицы, высится стена, громадная стена? Лепра был небогат, но он охотно просадил бы разом все свои сбережения — чуть меньше пяти тысяч франков. Сделает по крайней мере картинный жест.

— Возьму напрокат машину, — предложил он.