Очевидное-Невероятное (СИ)

Я почувствовал, как меняется моя походка, как челюсть выползает вперёд и лицо моё принимает совершенно неприсущее мне выражение — выражение силы и уверенности, чёрт бы вас всех побрал!

Фу, дайте перевести дыхание и нас…!

Повторяюсь? Почему не вычеркнул избыточную фразу? Не знаю почему, но попробую всё оставить, как есть!

На этот раз кабина лифта чем-то неуловимо напоминала мне тюремный мешок, но это меня абсолютно не пугало — уж кого-кого, а меня то вы сюда никогда не засунете! Меня — Зигмунда Фрейдовича Дзержинского!

Не было часов посмотреть, сколько теперь времени и это меня здорово позабавило. Я решил, что первым же своим распоряжением отменю в стране все часы! Новый ход истории не должен зависеть от хода часов, он должен зависеть только от доброй воли Творящего эту историю, от его желания и умения построить жизнь такой, какой она задумана изначально!

Ну вот, только что пожаловался на отсутствие авторских отступлений и нате вам — понесло!

Покинув лифт, я оказался в незнакомом мне месте, не там, где давеча провожал меня в полёт Гагарин. «Коридор длинный настолько, насколько это необходимо в данный момент» вспомнил я слова Алконост.

Прямо передо мной находилась дверь с надписью «Лаборатория 119»

Я развернул листок с рекомендательным списком будущих членов ЧК и пробежал по нему глазами. Я знал, что ищу! Откуда я это знал? И почему я искал эту фамилию именно сейчас, не понятно. Но я нашёл её почти сразу — Менделеев. Там была приписка: «Человек с огромным бэкграундом, проведший на «химии» почти целую жизнь!»

Пока я возился перед дверью, мимо Лаборатории пронеслась группа обывателей: кто — с топором, кто — с вилами, а некоторые даже — с огромными шприцами, наполненными какой-то мутной жидкостью. Обыватели гнались за лохматым худым пареньком с рыжеватой бородкой и орлиным носом. Лохматый крепко прижимал к груди некий прибор, чуть позже я понял, что это микроскоп. Воспользовавшись тем, что один из бежавших в хвосте преследователей, запыхался настолько, что вынужден был произвести пит-стоп, я прямо спросил у него, куда и за каким чёртом они бегут?

— Это вы правильно заметили, Зигмунд Фрейдович, — тяжело дыша, сказал отставший. — Чёрт и есть! Распространяет вредные слухи, будто на глобусе Земли отражены не все территории и будто бы он обнаружил на нём дополнительные обитаемые части суши! И там де тоже живут вполне разумные существа! Представляете?

— У этого чёрта есть фамилия? — как можно строже спросил я.

— Есть, — бегун отдышался и бросился вдогонку за остальными. — Христофор, мать его, Колумб!

— Догоните — убьёте?

— Да не-е, у нас и топоры то из фанеры, мы ж не дураки! Вколем аминазину и будет с него!

«Хорошие ребята, — подумал я, — Неравнодушные!»

И сразу вспомнил: «Не побежишь — не проживёшь!»

Я толкнул дверь в «Лабораторию» и тут же, с порога, оказался в её эпицентре.

Описывать основное рабочее помещение в деталях нет смысла, это не походило ни на что иное, кроме как на лабораторию. Всюду стеклянные шкафы, стеллажи с ёмкостями разных объёмов, на столе пробирки в держателях и весы, весы, весы: большие и маленькие — где попало. Первым желанием, возникшим у меня при посещении сего заведения, было намахнусь из пробирки и взвеситься.

Но вот что странно — пахло тут не реактивами, а табаком. За столом сидел человек с могучей седой бородой и набивал папиросу. Другая папироса была у него в зубах и дымила так, что позавидовал бы любой паровоз!

Хоть я и понимал, что моя должность в магическом сочетании с моей формой открывают любые двери без стука, я, тем не менее, не торопился и подождал, пока меня заметят.

— Добрый день, сударь, — поздоровался со мною Менделеев, а в том, что это был именно он, у меня не оставалось теперь никаких сомнений. — Чем могу служить?

— Консилиум рекомендовал вас в члены ЧК. — Я старался быть, как можно учтивее. Один вид знаменитого учёного вызывал у меня оторопь. — Вы хоть в курсе, Дмитрий Иванович?

— Курс у меня один, — усмехнулся химик, — интенсивной терапии! А что до всяких там членств, то это, как говориться, проблемы досуга. Но в том то и беда, сударь, что досужего времени остаётся всё меньше и меньше.

Он пригласил меня присесть на свободный стул. Я сел, но тут же вскочил — в задницу мне вонзилась огромная ржавая кнопка!

Шалун долго смеялся, да так, что поперхнулся папиросным дымом и потом кое-как откашлялся!

— Нижайше прошу прощения, — тыльной стороной ладони оттирая слёзы, извинился учёный. — Забавы юности, будь они неладны! Простите старика и садитесь смело, боле ничего не бойтесь!

На столе его стоял подсвечник с тремя свежими свечами, он зажёг их, каждую — тщательно и с любовью. Похож был на некоего эпического колдуна! Или волхва, может быть. Свечи вспыхивали, но огонь оставался бесцветным, почти прозрачным! Всё это чертовски смахивало на старинную чёрно-белую гравюру!

Ожившую гравюру!