Химик поднёс к носу набитую папиросу и с удовольствием втянул носом её аромат. Потом осмотрелся, ища, куда бы её пристроить — было видно, что это не обычная папироса, что набита она каким-то особо ценным содержанием. На стене висел халат, туда-то, в карман, он её и убрал. На мой немой вопрос, коротко ответил:
— Особая смесь. Поднебесий. Использование служебного положения в корыстных целях. Теперь бы только не забыть, куда убрал.
Менделеев на мгновение задумался о чём-то крайне важном для него — об этом говорила слеза, блеснувшая в краешке его глаза.
— Впрочем, вам это малоинтересно. Да вы садитесь поскорее, голубчик, а то говорю же — недосуг!
Спорить я не стал, но сел с осторожностью.
— На что же время тратите, Дмитрий Иваныч?
— На водку, сударь, — ответил химик. — На что ж ещё! Видели номер на вывеске? Так вот это он и есть — Квасийбухалий, сто девятнадцатый элемент моей периодической системы. Между прочим, самый периодический из всех!
— Скажите, Дмитрий Иванович, — спросил я осторожно, — а про него уже кто-то знает? Про элемент этот? Кто-то из членов Консилиума?
Менделеев, затушив выкуренную папиросу, прикурил новую, после чего несколько минут благостно дегустировал дым.
— Только эта… как её… Забываю всё время… Во бля, память!
— Воблина Викентьевна, — подсказал я. — С шиньоном?
— С шампиньоном, точно! — Учёный протянул мне папиросу. — Будете?
Я отказался.
— Дамочка, я вам скажу, та ещё! Тут ведь какая мелодрама? Сказывали, будто б у неё чувство к нашему Регистратору, Добрыне Никитичу. А ему будто насрать! Не видит он её в упор, хоть стреляй! Что делать? Варить зелье приворотное, что ж ещё то! Пробовала его на муравьиный спирт подсадить, ничего не вышло! Концентрация не та! Живого весу в нём сколько, видели? Ну, так вот, сударь, она ко мне — помогите получить ответную любовь! Любовь, говорит, не мандавошка, не выкинешь в окошко. Ну, я кое-что для неё придумал, в детали вас погружать не буду — один хрен не поймёте! Раз ей дал, второй, так она в третий пришла. И всё больше просит! Вот так Добрыню и споила, шалава!
— И что же, ответил он ей? — спросил я.
— Да кого там! Или пить, или любить — сами, небось, знаете!
Только тут он, кажется, разглядел на мне форму.
— В ЧК это ваше, по доброй воле берут или как?
— По доброй, Дмитрий Иваныч, — успокоил я старика. — Никого неволить не собираемся.
Взгляд мой в этот момент наткнулся на знакомую лошадку-качалку, незаметно притаившуюся в дальнем углу помещения.
— Вижу, знакомая штукенция. — Менделеев улыбнулся и почесал бороду, да так, что та съехала набекрень. — Сегодня утром прискакал, на коленях умоляет: «Дайте, Дмитрий Иванович, на похмелку! Спасу нет, как трубы горят!» Тут у меня его и взяли, сердешного!
— Разрешите?
— Бога ради! — сказал химик. — Только умоляю — не хлещите коня, ему же больно!
Я, пока качался, всё думал о бедняге Добрыне! Стыдно мне как-то стало что ли, что подсидел его! Получалось, что должность чувашского богатыря упразднена была не без моего участия? Был богатырь, да спился! А кто на его место! А я на его место — Председатель ЧК в тужурке и галифе!
Стало душновато. Захотелось пройтись по Коридору, пообщаться с народом.
— Ладно, Дмитрий Иванович… — Я вернулся к столу. — Пойду, наскакался до усрачки. Хотите, приходите завтра, не хотите — не надо!
— Насчёт завтра, боюсь, точно не получится. — В это время химик, не вынимая папиросы, уже возился с какой-то чудной конструкцией, состоящей из ёмкостей и трубок. — Завтра у меня важная встреча в Палате мер и весов. Поговаривают, дует там изо всех углов. Слаб я что-то стал в последнее время — не застудиться бы.
Одна из трубок никак не хотела насаживаться на штуцер медного цилиндра, отчего учёный сильно расстраивался и матерился.
— Что это у вас? — не выдержал я. — Какое-то эпохальное изобретение?
— О, ещё какое эпохальное, — то ли похвалился, то ли повинился химик. — Самогонный аппарат называется.
Я решил больше не досаждать ему, похоже, пока он не засунет эту трубку куда следует — не успокоится!
А на прощанье попросил:
— У меня к вам просьба. Именно просьба — не приказ. Прошу вас исключительно, как частное лицо! Не давайте им рецепта, Дмитрий Иваныч, ни Вобле этой, никому! Есть у меня подозрение, что ничего хорошего эта ваша водка людям не сулит! Да вы и сами всё прекрасно понимаете.
Менделеев на какое-то время отложил трубку и задумался. Несколько раз обеспокоенно поправил бороду и парик. Мне в этот момент даже стало жалко старика, вот ведь задал ему задачу!
— А, пожалуй, что и не дам, — сказал он, наконец. — Вы правы, сударь, и элемент этот обратно из таблицы удалю — только его и видели! Вам же имею скромную потребность сделать один весьма полезный презент! Извольте…
Он открыл настенный шкафчик с какой-то мелочёвкой и осторожно достал оттуда маленький футлярчик наподобие того, в каком хранят медицинские термометры.
— А ну угадайте, что там? На вас форма, а значит, у вас должно быть профессиональное чутьё!
— Какой-то прибор, — предположил я не смело. — Максимум, что приходит в голову.