Очевидное-Невероятное (СИ)

Именно тогда впервые появилось у меня желание как-то описать происходящее: не в назидание кому-то, но просто — в собственное пользование, однако последовавшие за этим события были столь впечатляющими и яркими, что пришлось на какое-то время забыть о своих литературных амбициях и, как говорится, с головою окунуться в бурлящую пучину жизни!

Довольно важным во всей моей истории мне представляется День Отъезда.

Не берусь сказать точно, откуда именно забирали меня представители Ведомства Важного Специалиста, — с той поры и до конца своих дней я мысленно обращался к нему с большой буквы, — но, помню, было уж как-то слишком грустно и одиноко. Собрались все, кому я когда-либо был дорог, включая съеденного оленя, а это значит, что только он и пришёл.

Я вернул благородному животному недостающее копыто, отнятое у него моими соплеменниками исключительно в целях собственного выживания, обнял его за могучую шею и спел на ухо:

Вернись, лесной олень,

По моему хотенью,

Умчи меня олень,

В свою страну оленью!

Где сосны рвутся в небо, где быль живёт, и небыль,

Умчи меня туда, лесной олень!

Животное живо откликнулось на мой призыв и, переломившись в передних ногах, гостеприимно предоставило мне спину. Но кто ж позволит? Только взобрался, сняли, суки, и пересадили в специализированную колесницу с мигалкой, показав тем самым, что моя личная солнечная сторона находится в противоположной стороне.

Как только олень ускакал в свою страну оленью, его сменила Жанна Д, Арк, но только не та — с проломленной гитарой, а настоящая — с проломленной головой. За её спиной смутно маячили стражники, они о чём-то переговаривались меж собой на средневековом французском, и при этом то и дело посматривали на часы. Как оказалось, современный Rolex неплохо гармонировал с гремучими латами и хорошо просматривался сквозь прорезь забрала!

Девушка подошла к машине вплотную, дохнула на стекло и нарисовала там сердечко. Я не мог отвести он неё восхищённого взгляда! Где-то на одной из пожелтевших семейных фотографий с вырванным уголком я видел эту ямочку на подбородке. Видел эту упрямую чёлку и оттопыренные уши.

— Желаю вам приятного пути, — обратилась она ко мне звонким девчёночьим голосом. — Тем более, что он у вас единственный.

— А у вас? — спросил я бедняжку на всё том же средневековом французском — мне так была нужна её поддержка! — Разве что-то поменялось бы в мире, не сгори вы на костре в свои четырнадцать? А так — поиграли бы с подружками в «классики». Потом вышли бы замуж, познали радость материнства! Ходили бы по утрам на сельский рынок за сыром и фруктами!

Может, ответь мне она тогда, что-то бы и поменялось в моей жизни, но девушке не дали, ибо пробил её час, да и мой тоже.

Час Rolex!

Тут делаю важную оговорку. Я прекрасно понимаю, одно дело выражать мысли в устной форме и совсем другое — излагать их на бумаге. Кстати, как она? Не слишком пострадала от времени? Мне почему-то кажется, что листы должны были слегка подъистлеть и это даже хорошо, это придало бы всей моей истории дополнительное правдоподобие! Разве нет? Но это ладно, тут уж как получится. Разумеется, меня больше волнует качество текста. Не знаю, насколько он выдержан стилистически, не берусь судить. Скорее, это работа дилетанта, может, графомана. Даже допускаю, что графомана в квадрате! Да, наверное. Когда-то что-то читал. Запомнилось, попробовал так же — где-то в тему, а где-то, может, и смешно. И, может, досадно. Затёрто. И, вот это хуже всего — пошло. Ну что ж: как получилось, так получилось. Уповаю, однако, на то, что послание моё, при всех прочих, не лишено искренности и стремления к точности изложения фактов, деталей, а, главное, чувств.

Итак, отъезд. Ждал ли я ещё кого-то? Мне кажется, нет. Как только меня усадили в машину, мне тут же сделалось спокойно и даже умиротворённо. Жанну увели на костёр, я же откинулся на спинку сидения и вытянул ноги настолько, насколько позволяли мне размеры катафалка.

Мысль о катафалке пришла мне в ту секунду, когда я писал эти строки. Тогда я просто вытянул ноги и получил от этого удовольствие. Так вот, как вам кажется, а вдруг каждый из тех, кому предстоит вытянуть ноги в катафалке, получает от этого удовольствие? Ну, просто потому, что, а отличие от тех, кто его провожает в последний путь, в своём собственном измерении, он трактует текущее событие абсолютно не так, как они и просто тупо получает удовольствие от такого положения вещей?

— Ну как, Топор Валерьяныч, — обратился ко мне одноглазый человек — один из двух, сопровождавших меня в поездке. — Вы готовы?

— Зигмунд Фрейдович, — поправил я надзирателя, совсем на него не обидевшись. Сумасшедший, что возьмёшь!

— Да хоть Иисус Иосифович, в вашей нынешней системе координат это не имеет никакого полового значения!