— Спасибо, Василий Васильевич! — поблагодарил шефа «самый человечный человек». — А теперь позвольте небольшое предисловие! Сергей Александрович!
Есенин не среагировал. Поговаривали, он тайно употреблял циклодол. Может, поэтому?
— Господин Есенин! — уже более настойчиво обратился е поэту Густав Карлович. — Мы вас просим, дайте нам напоследок верный камертон!
— Камертон? — Есенин разбередил упрямой пятернёю золото кудрей. — Напоследок? Да легко!
— Замечательно! — Густав Карлович дежурно поаплодировал поэту, призывая задремавшую общественность последовать его примеру. Но общественность не послушалась. Думаю, не из принципиальных соображений, а просто надоело. — Правды той, что не нужна тебе! Гениально!
После того, как Есенин спустился вниз, оркестр по обыкновению духоподъёмно, но коряво, сыграл кусок из музыкальной композиции на тему «Ты жива ещё, моя старушка».
— Итак, надеюсь, меня все видят? — спросил Ангел 4, соврав про надежду. — И слышат?
— Все, — дружно ответили пожилые участники с «АБВГДейкой» в заднице.
— Вот и хорошо, — удовлетворённо сказал Ангел 4. — Итак, прежде, чем вступить на тропу, ведущую к Вратам Рая, мы должны ответить на главный вопрос, друзья мои, а именно — как это нас всех угораздило? В какой именно конкретный момент произошёл этот эпохальный сдвиг в осознании себя, как частички мирозданья, последнего пазла всей сложившейся картины мира? Или, проще говоря, в какую минуту и под давлением каких обстоятельств я сошёл с ума?
Тут спикер прервал свою пламенную речь и внимательно оглядел присутствующих. Вид большей части населения показался ему вполне удовлетворительным, многие из числа особо тонко чувствующих реальность, пустили обильную слюну.
И тогда он продолжил:
— Можете считать, что с этой минуты мы запускаем процесс инициации, в результате которого каждый из вас может смело сказать себе: «Ну, вот теперь я тот, кто я есть на самом деле! Теперь я тот, кем суждено мне было явиться на Белый Свет, где главным и, собственно, единственным мерилом подлинности моего существования отныне будет Чёрный Квадрат!» Не сложно выражаюсь?
— Не-ет… — бодро ответили старики с газетой.
— Что ж, приступим тогда. Начнём с вас, Добрыня Никитич. Помните, когда это произошло с вами? День и час?
Густав Карлович по-дружески похлопал бывшего Комиссара по небритой щеке. Тот был выше Ангела 4 на целую голову и оттого жест этот вышел весьма нелепым, как, если бы мышка почесала за ухом у слона!
Выбор Добрыни в качестве примера для подражания, оказался не вполне удачным, хотя ведь именно на его былой вес и авторитет Густав Карлович и рассчитывал. Как оказалось, бывший Верховный Комиссар напрочь позабыл не только день своего сошествия в Рай, но и то, что случилось с ним пять минут назад!
Кое-как, мучаясь и матерясь, откопал в руинах памяти поселковую школу, где работал учителем физкультуры… Заставлял девочек младших классов…
— Что?! — отгоняя дурные предчувствия, заорали в голос Арина Родионовна и Воблина Викентьевна.
… тягать штангу, чтобы те при случае могли за себя постоять.
— Штангу, ага! — засомневалась министерша. — Знаем мы!
— Воблина Викентьевна! — угомонил шалунью Густав Карлович. — Не заставляйте лишний раз произносить ваше имя, от этого у людей портится настроение! Продолжайте, Добрыня Никитич!
Одна надсадилась. Или две… Сколько-то… Дальше суд, условный срок, общественное призрение… Товарная-Сортировочная, работа грузчиком… И снова дети, на этот раз — на подъездных путях… Детей отшвырнул, а самого отбросило метельником электровоза… И всё. Как не велик был в плечах бывший физрук, электровоз оказался сильнее! Дальше — Очевидное-Невероятное…
— Послушайте, а это точно можно называть сошествием в Рай? — Голос художника Репина — куда менее выразительный, чем его рука. — А то я тут начал одну картину, «Бурлаки на Волге» называется. Так вот лица моих соплеменников абсолютно соответствуют лицам героев с полотна. Писал, как говорится, с натуры.