Очевидное убийство

Или не торчала? Это ж Гордеев сказал, во сколько она пришла, во сколько ушла? Может, она пришла уже, например, без двадцати четыре и тут же убежала, обнаружив труп — только и успела, что схватиться за нож и уронить его возле тела.

Кстати, вторая неувязка с этим очень хорошо сочетается. Подсознательно Гордеев помнит, что визит Дины был весьма краток, вот и сказал, что крик и удар раздались почти сразу после ее появления.

Ох, вот что мне нужно: во сколько Дина появилась в квартире Челышова — по ее собственному мнению.

В общем, эти четыре дырки с некоторыми допущениями залатать можно. А другие?

Честно говоря, я почти уверена, что Виктор Ильич говорил мне правду. Это раз.

Почему сама Дина молчит? Это два.

И что все-таки означает чистенький телефонный аппарат?

11. Дуглас Энгельбарт. Щелкунчик.

На двенадцатом этаже открылась какая-то дверь. Женский голос строго сказал:

— И смотри у меня, чтобы никаких лифтов!

Женскому голосу ответил детский, причем крайне возмущенный:

— Ну, мам, я что, маленький?! Я же обещал!

— Ладно-ладно, беги уж, взрослый, — женщина рассмеялась.

На лестнице послышалось странное ритмичное бумканье. Через минуту в поле моего зрения явилось дитя лет примерно шести от роду в сопровождении велосипеда типа «Дружок» — бумкали по ступенькам его колеса. Велосипед выглядел видавшим виды, дитя напоминало негатив: загар а ля индеец, выгоревшие до белизны волосы, светло-зеленые шорты и такая же майка. Из «негативного» образа выпадали лишь глаза, темные и блестящие, как спелые вишни. Вишни некоторое время изучали меня, затем дитя придвинулось ко мне и спросило страшным шепотом:

— Ты шпион, да?

Я чуть не свалилась с ящика.

— Как тебя зовут, проницательный ты мой?

— Славик, — ответило чадо и вдумчиво пояснило. — По-настоящему Вячеслав, это когда папа считает, что я неправильно себя веду. А взрослые, значит, всегда неправильно себя ведут? Их ведь всех по-настоящему зовут? Я у мамы спрашивал, она только смеется. А его, — дитя кивнуло на велосипед, — зовут Рокки. Он только делает вид, что маленький, а на самом деле — у-у!

— Серьезная машина, — согласилась я. Причем совершенно искренне — вряд ли этот велосипедный детеныш проходил трассу Париж-Дакар, однако, судя по внешнему виду, вполне мог.

— Рокки значит каменный, а он железный, смешно, правда? А что такое Вячеслав, мама не знает. И папа тоже, так его дедушку звали, и меня теперь в честь него. А ты не знаешь?

Вообще-то «рокки», значит, скалистый, но поправлять пустяковую неточность я не стала. Зато я могла ответить на интересующий чадо вопрос. Ну, кажется, могла.

— Имя старинное, так что точно сегодня уже никто не знает. Есть разные варианты, — дитя слушало, распахнув глаза, и даже, кажется, чего-то понимало. — Чаще всего считают, что имя Вячеслав произошло от слова «вече». Было в древнем Новгороде такое народное собрание.

— Знаю! Вроде нашей Думы. У меня есть эн-цик-ло-пе-дия, — выговорив трудное слово, Славик перевел дух. — По истории. Для детей, — уточнил он с нескрываемым презрением. — Там картинка. Все серые и шапки бросают.

Признаться, более краткого и точного описания принципов народовластия я не встречала — «все серые и шапки бросают», ну надо же!

— Вот-вот. Тогда получается, что Вячеслав — тот, кого прославило народное собрание. Вече.

— Там же «е»! А у меня «я», — удивился Славик.

— А ты уже буквы знаешь? Может, ты еще и читаешь?

— Конечно! — оскорбленно фыркнуло чадо.

— Тогда ты можешь знать, что гласные умеют чередоваться. Ты загораешь, — я выделила голосом «о», — и на тебе появляется загар, — я ткнула в блестящую коричневую коленку. — Со словом «вече» то же самое. Тем более столько лет прошло. И опять же все равно сегодня никто точно не знает, как на самом деле в те времена произносилось «вече». Устраивает?

— Нормально.

— Можно теперь я спрошу?

Чадо пожало плечами, дескать, валяй, не возражаю.

— Почему ты решил, что я шпион?

Дитя фыркнуло:

— Подумаешь! Сразу видно. У таких старых тетенек не бывает таких ногтей. И вообще у них все руки в узлах, а у тебя гладкие. И шея, — добавил он после некоторого раздумья.

Да-а. Шея ладно, на шею можно платочек повязать. А с маникюром я прокололась. Ногти-то короткие, но обработанные как полагается. Впрочем, все одно я ничего сейчас с этим не сделаю.

— А ты по правде шпион? — настойчиво повторило дитя свой вопрос.

— Нет, не совсем, — честно ответила я. — Знаешь, несколько дней назад у вас…

— А-а, — чадо равнодушно повело узким плечом. — Этого зарезали, — он махнул в сторону нижнего этажа, — который дурью торговал.

— Господи, ты-то откуда знаешь? — обалдела я. Ну и дети пошли… Времена что ли такие перевернутые? Глядишь на дошкольного ребенка, слушаешь его и кажется, что ему по меньшей мере лет шестьдесят. Жуть!

Дитя хмыкнуло.

— Милиция приехала, труп выносили — как в «Разбитых фонарях»…

Он замолчал, вероятно, полагая, что прочие объяснения излишни.

— Про убийство понятно, про дурь откуда?

— Все знают, — опять фыркнуло хорошо информированное дитя.